Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

Появление святого старца уже само по себе вмиг вызвало корчи у самой Корчеи. А в следующий миг из его уст полилась горячая молитва:

– Да воскреснет Бог, и рассеются Его враги, и пусть бегут от Него все ненавидящие Его!!! Как исчезает дым, так и они пусть исчезнут; и как тает воск от огня, так пусть погибнут бесы перед любящими Бога и знаменующимися знамением креста и в радости восклицающими: радуйся, Многочтимый и Животворящий Крест Господень, прогоняющий бесов силою на тебе распятого Господа нашего Иисуса Христа, Который сошел в ад и уничтожил силу диавола и дал нам Тебя, Свой Честный Крест, на прогнание всякого врага!!! О, Многочтимый и Животворящий Крест Господень, помогай мне со Святою Госпожою Девою Богородицею и со всеми святыми во все века!!!

Священный крест ударил в Лихорадку ослепительным копьем, молитва обрушилась тяжелей стопудового молота. Корчея дико завизжала, колотясь в нестерпимых судорогах, взмыла в воздух и помчалась прочь – прочь, прочь, прочь, куда угодно, лишь бы подальше от проклятого священника с его крестом!..

– Аминь, – ядовито усмехнулся отец Онуфрий, провожая улепетывающую тварь сожалеющим взглядом. Не додавил!

Так что Лихорадки постепенно сбавляли пыл, действуя все осторожней и разрозненней. Отец Онуфрий пугал их до дрожи в чахлых коленках – даже сама Моровая Дева опасалась встретиться лицом к лицу с грозным архиереем.

Однако священникам хватало работы и без Лихорадок. Нечисть зашевелилась. Судья мертвых, древний демон Вий послал клич, и этот клич выпустил на свободу целые полчища бесов всех пород и мастей. На кладбищах поднимались упыри, из ручьев и речек выползали караконджалы, в домах все чаще объявлялись мары, по дорогам носились встречники. Умножились пропажи детей – младенцев из зыбок похищали отвратительные старухи-богинки, ребята постарше попадали в мешки кошмарных Бабаев.

С каждым днем церковные колокола звонили все громче.

После ряда мелких и крупных неприятностей, прокатившихся в дружине, воевода Самсон с отцом Онуфрием устроили большую совместную проверку. И схватились за головы – среди княжеских гридней обнаружилась целая дюжина лембоев. Какой дьявольской хитростью этим тварям удалось затесаться в дружину, выяснить так и не сумели, но после того дня воев обязали носить кресты не под платьем, как раньше, а снаружи. Чтоб сразу видно было – свой, православный!

Да и против нечисти, случись что, дополнительная защита будет. Креста, конечно, далеко не всякая погань боится, но все же многие, многие…

Над Кащеевым Царством садилось солнце. В тронном зале Костяного Дворца у окна стояли Тугарин и Калин. Огромный людоящер и невысокий татаровьин в своей неизменной шапке смотрели на небозем с равной задумчивостью, размышляя об одном и том же.

Яга Ягишна, сидящая на рундуке в углу, неотрывно смотрела на золоченую клетку. Из клетки на нее в ответ смотрел огромный сокол – не мигая, не шевелясь. Гордая птица изрядно исхудала, оперение утратило былой лоск, но глаза горели прежним огнем.

– Молчишь?.. – ласково обратилась к нему баба-яга. – Все молчишь?.. Обычной птахой прикидываешься?.. Да ты умишком пораскинь – ну хто ж тобе поверит?.. Неужель я оборотня не отличу? Глазыньки-то не спрячешь, не спрячешь буркалы свои – они ведь у тебя не птичьи, ох, не птичьи…

Сокол молчал.

– Ну открой клювик-то! Скажи хоть словечко, светик мой! Чего стыдишься-то?.. У-у-у, волховы сыночки, дурное семя! Все вы одним миром мазаны, все козни против меня, бедной бабушки, умышляете!..

Сокол молчал.

– Смотри, Финистушка, думай сам… – гаденько ухмыльнулась бабка. – Коли клювик откроешь, смилостивишься надо мной, старой, так я тебе водицы испить дам… А может и вкусненьким чем угощу… Мяском или кашкой… А коли нет – так и сиди, как дурак, подыхай с голоду!..

Сокол молчал.

– Ой, дурак, ну и дурачина же… Што – думаешь, выручат тебя брательники?.. Выручат, да?.. Ой, не думай, не надейся зря!.. Бречиславка с Яромиркой, поди, еще и не ведают, что ты в клетку попался! А коли и проведают – так тоже толку большого не будет! Отсюда им тебя вовек не изъять – только зубы да рога попусту обломают! Оборотни вы проклятушшы, сестрицы моей племяннички!.. Уж и попортили же вы мне кровушки, давно надо было со свету вас сжить…

Сокол молчал.

– Да ты смотри, дело твое… Хочешь молчать – молчи себе. У меня-т времени вдосталь… а вот у тебя с этим как?.. Вон, вона, перушки-то уже выпадать стали… а отошшал-то как, отошшал!..

Сокол молчал.

– Что, все молчит, проклятый? – обернулся Калин. – Может, ему того… перья прижечь? Небось, как ткнем головней в задницу, так живо говорливый станет…

– Ты, Калин Калинович, зазря не беспокойся, голодом да жаждой морить – оно надежней будет, – со знанием дела возразила баба-яга. – Это он сейчас такой бравый, а вот поголодает еще седмицу-другую…

Тяжелая дверь резко распахнулась, и в тронный зал ворвался Соловей Рахманович – взволнованный донельзя, с колдовским блюдом в руках.

– Змиуланыч… Калиныч… бабушка Яга… – запыхавшись, кивнул он. – Поздорову, други…

– Ты чего такой всполошенный, Рахманыч? – весело спросил Калин. – Пожар где, аль потоп? Не помер ли кто, часом?

– Нет… а только может! Гляньте-ка, сыскалась пропажа-то наша!

Он плюхнул блюдо на стол, рядом с птичьей клеткой, и размашисто махнул наискось огрубелой ладонью. В древнем фарфоре поплыли образы – множество домов, крепостная стена, огромный дуб посередь двора…

– Ой, наш котик!.. – обрадовалась было Яга Ягишна.

Но радость тут же прошла – кот Баюн, сидящий на позолоченной цепи, выглядел не слишком веселым. Он сердито вышагивал вокруг дуба, задрав хвост трубой, тянул за собой цепь и время от времени тоскливо мяукал. После очередного «мяу» из какого-то окна вылетел сапог, угодив огромному коту точно по морде.

– На цепь котика посадили… – сокрушенно пробормотала баба-яга. – Да как же это так вышло?..

– Только сейчас увидел… – скомкал в руках шапку Соловей. – Не знаю, сколько уж он там… На той седмице поглядывал за ним – все в порядке было, в лесу мышковал…

– А ведь говорили ему, мышееду блудливому, не гуляй далеко от дома, не гуляй!.. – озлобленно фыркнула баба-яга. – Догулялся, бродяжник проклятый, доколобродился!

Калин смотрел на волшебное блюдо молча, озадаченно хмурясь. Финист Ясный Сокол, также поглядывающий в ту сторону, ехидно поблескивал глазами.

А вот Тугарин думал недолго. Могучее сердце людоящера не успело сделать и десятка ударов, а он уже принял решение. Тяжеленный кулак с грохотом ударил по столешнице, чешуйчатые губы разомкнулись, обнаружив два ряда крохотных острых зубов, и хрипло процедили:

– Я лечу на выручку.