Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

А вот Тугарину никто ничего подобного не запрещал.

Свист!!! Удар!!! Могучий людоящер выхватил исполинскую секиру с таким рвением, что та промелькнула смазанным полумесяцем. Один-единственный взмах… и он отсек нерасторопному дивию полруки!

Железный богатырь звякнул шлемом, чуть опуская голову, и поднял к глазам-щелочкам дымящуюся культю, истекающую чем-то студенистым. Из недр дивия доносилось растерянное гудение.

– Полетели, быстрее! – вскарабкался по крылу Великого Змея Тугарин. – Горыныч, долго ль еще?!

– ДА ДОВОЛЬНО УЖЕ! – пророкотал Горыныч, выпуская в черное небо три полыхающих ливня. – ХВАТИТ ТОПИТЬ, ХВАТИТ!

Горные карлы, кланяясь и невнятно бормоча, потащили остатки горючего обратно в сарай. А татаровья-скотники подкатили Горынычу огромную бочку чистой ключевой воды – смягчить пожар, разбушевавшийся в драконьем пузе, дать ему малость успокоиться. Без этой разбавки слишком сильно натопленный Великий Змей порой начинает выдыхать пламя непроизвольно, пышет огнем во все стороны.

Может даже своих задеть.

– Поздорову ли пошло, батюшка?.. – заботливо спросил старший скотник. – Может, угольку свеженького приказать?..

Правая и левая головы молча повертелись влево-вправо, выпуская из ноздрей крохотные горячие пузырьки.

– Готовы к вылету! – рыкнула средняя голова. – Боевой отряд – на крыло!

Людоящеры-мечники вслед за Тугарином взбежали по опущенному к земле крылу и принялись укладываться в чехлы кожаной упряжи, примотанной скотниками.

Полет предстоял неблизкий – от Костяного Дворца до Владимира восемьсот верст с гаком. А Великий Змей – зверюга громадная, тяжелая, больше ста двадцати верст за час ему не взять, не осилить.

– Сколько?.. – закричал Тугарин, с трудом перекрывая шум крыльев, делающих первые взмахи.

– НА РАССВЕТЕ БУДЕМ ТАМ! – с полуслова понял его Змей Горыныч.

Распахнулись огромные ворота. Исполинский ящер вытянул хвост вдоль земли, размял пальцы на передних лапах, готовясь начать разбег…

– Змиуланыч!!! – послышался приглушенный оклик. – Змиуланыч, погоди!!!

Тугарин повернулся всем телом, расстегивая чехольный ремень, и гневно раздул ноздри – по крылу выжидающе замершего Горыныча торопливо карабкались Соловей с Калином.

– Я же сказал… – начал он.

– Ты же не думал, что мы позволим тебе лететь одному, чешуемордый?! – расхохотался татаровьин, хлопая Тугарина по плечу и укладываясь в соседний чехол.

– Мы с тобой, друже! – присоединился одноглазый полувелет. – Уж коли на брань – так вместе!

Тугарин только сейчас обратил внимание, что у Калина за спиной висит круглый щит-сафр, изогнутая персидская сабля, верная нагайка и превосходный костяной лук, а Соловей вооружился тяжелым кистенем и камчой с лезвиями. Уголки рта уродливого людоящера поползли кверху, рисуя растроганную улыбку.

– ДЕРЖИТЕСЬ КРЕПЧЕ!!! – прогрохотал Змей Горыныч, устремляясь вперед.

– Освободить взлетную тропу!!! – скомандовал старший скотник, размахивая горящими факелами. – На взлет!.. Три!.. два!.. один!.. пошел!!!

Крылья исполинского дракона распахнулись корабельными парусами, лапы мелькали все быстрее, полетучая кишка в брюхе завибрировала, колотясь о стенки и расточая ледяной жар.

Змей Горыныч разгонялся, разгонялся, разгонялся… и вот наконец резко поджал лапы к брюху, оторвался от земли и начал подниматься в небеса.

– Полетел, полетел наш батюшка!.. – замахал вслед старший скотник. – В добрый путь!..

Однорукий дивий по-прежнему стоял на том же месте, ожидая кого-нибудь, кто скажет, что делать дальше.

Яга Ягишна долго стояла у окна тронного зала, провожая кислым взглядом удаляющегося змея. Когда Горыныч окончательно превратился в точку на небоземе, она мрачно забарабанила пальцами по подоконнику.

– Ох, ну и дурачье же… – сказала бабка сама себе. – Вояки хреновы!.. Фу, фу, фу!.. Все загубят, зарубят, запортят… Ох, что ж я Кащеюшке-то скажу?! Не остановила, не задержала, дура старая! Вцепиться надо было, не пушшать!

Она побегала кругами, растерянно теребя рваненький платок. Уселась за стол, пододвинула поближе дальнозорное блюдо, торопливо сменила несколько картинок и раздосадованно сплюнула.

– Ну и что ж теперь делать-то?.. – задумчиво спросила она у пустоты.

– Вешаться, – совершенно неожиданно ответил сокол в клетке. – Веревку одолжить?

Яга Ягишна недоверчиво посмотрела на вдруг заговорившего Финиста… помолчала… и яростно зарычала, тряся прутья. Пленный тут же воспользовался моментом и больно клюнул старуху в палец. Рык и вой бабы-яги усилились.

– Волхово семя… – хрипела она. – Насмешничаете?! Все насмешничаете?! Жить не можете, чтоб не поглумиться над кем-нибудь?! Все вы!.. все вы одним миром мазаны!.. У-у-у, дождетесь, сживу вас со свету!.. Всех сживу!.. всех!..

Баба-яга побегала по залу, исходя дурной злобой, костяная нога запнулась за край ковра, и старуха шлепнулась на задницу, болезненно ойкнув. С трудом поднявшись, она остервенело замахнулась на клетку… но вдруг передумала. На морщинистом лице неожиданно расплылась слащавая улыбочка.

– Василиску мне сюда, живо! – крикнула в открытую дверь бабка.

Не прошло и десяти минут, как к тронному залу подошли два огромных дивия, удерживая за локти брыкающуюся молодицу. Василиса не успела даже снять передник, щедро обсыпанный мукой.

Третий дивий, громыхающий следом, нес на вытянутых руках духовитый пряник – когда кащееву супругу поволокли к бабе-яге, та как раз вынимала из печи свое творение.

– Что это ты, красавица, калачи взялась печь? – принюхалась Яга Ягишна, встречающая их в коридоре. – Не мне ли угошшенье? Ой, ну да не стоило так беспокоиться… Ладно, давай сюда, процведаю твое печево!

– Нет! – испуганно загородила пряник собственным телом Василиса. – Это… это… это Его Бессмертному Величеству!

– А-а-а, одумалась наконец, красавица моя!.. – расплылась в довольной улыбке старуха. – Ну, и то ладно. Умница. Подыграй-ка мне сейчас как следовает, ладно?

– В чем? – не поняла Василиса.

– Подыграй, подыграй… – пробормотала баба-яга, ласково беря молодицу под локоток и увлекая в тронный зал.

Однако там ее ласковость мгновенно испарилась. Яга Ягишна злобно вцепилась в нежную кожу Василису крючковатыми ногтями и зашипела, брызгая вонючей слюной:

– Што, Василиска, доигралася?! Добегалася?! Вот ужо я тебя сейчас прямо здесь разорву-растерзаю! Тело твое белое ножами иссеку, пальчики своими зубами откушу, волосы повырву-повыдергаю!.. Пойдут клочки по закоулочкам, жила-была Василиска Патрикевна на свете – да вся повышла!

– Ой, бабушка, пощади, смилостивься, не убивай! – с готовностью взмолилась Василиса, бухаясь на колени и утыкаясь в подол жуткой старухе. – Все сделаю, все исполню, служанкой верной буду, только жизнь оставь!