Amargo - Хороший ученик

— О душе Волдеморта, — сказал я. — Это ведь вы ее поймали?

Олливандер смотрел на меня, широко открыв глаза. С минуту он молчал, потом его губы растянулись в тонкой улыбке.

— Да, — сказал он довольным голосом. — Признаться, я об этом совершенно забыл.

— Забыли?!

— Я действительно забыл о ней, — он вновь усмехнулся. — Первое время думал, а потом перестал. И, если честно, ничуть об этом не жалею.

— Как о таком можно забыть! — воскликнул я. — А кроме того, подобное колдовство находится под запретом — пленение души нарушает любые законы об использовании магии!

— Я забыл без труда, потому что я стар, — спокойно ответил Олливандер. — Милый юноша, я оказываю магическому сообществу услугу тем, что не даю ей восстановиться.

— Ничего себе услуга! Если вы хоть немного понимаете в метафизике магических процессов, то должны знать, что эта душа сама пострадала, и что она не управляла человеком, в котором жила. Вы же не обвиняете магическую энергию в том, что из палочек вырываются Авады!

Олливандер молчал, поджав губы, потом сказал:

— Я согласен поговорить о душе Тома Риддла, но лишь после того, как мы обсудим мое дело. К тому же, вы ведь хотите не только освободить душу, но и получить костяную палочку, или я не прав?

— Хорошо, давайте обсудим ваше дело, — согласился я. Пусть старик выговорится. Если ему хочется торговаться, я поторгуюсь.

— Палочка из кости — самая странная в моей коллекции, — после минутной паузы произнес Олливандер. — Я не видел, как ею владеют люди, но то, что она владеет людьми, неопровержимый факт. До того, как показать ее вам, я показывал ее лишь троим.

— И Риддлу.

— Он был третьим, — кивнул старик. — Последним, кто ее касался. Но прикосновение не важно. Достаточно просто ее увидеть.

— Достаточно для чего?

— Предсказать невозможно! — Олливандер взмахнул руками, и широкие рукава его халата зацепились за подлокотники кресла. — Однако здесь, безусловно, есть свои закономерности. Я изучал их, мой друг, я изучал эту палочку с тех самых пор, как она у меня появилась, но увы, мало продвинулся в понимании.

— Еще бы, если ее видело всего четверо, не считая вас. На четверых закономерностей не выявишь, верно? А скольким вы ее предлагали?

— Многим, — старик вновь кивнул, — и если бы соглашались все, я бы наверняка обнаружил что‑то более ценное. Но общение с палочкой — взаимный процесс. Вы тянетесь к ней, она — к вам, и так происходит встреча. Кому‑то суждено стать ее хозяином, усмирить, избавить от тоски, если угодно, однако это самостоятельная сущность, и покорится она не всякому.

— Ладно, и сколько же вы хотите?

Олливандер хихикнул:

— Неужели вы думаете, что она продается? Костяная палочка — одна из тех вещей, которые не зависят от денег. Вы оскорбите ее, если попытаетесь оценить. Да и каковы критерии? — Он пожал плечами, помолчал и продолжил:

— Всё это — он обвел рукой комнату, — есть моя жизнь, моя семья, мои дети, и только благодаря ним я до сих пор живу. Они держат меня здесь, не отпускают, не хотят осиротеть. Я не могу оставить свой дом на разграбление, не могу распродать их, передать в руки безответственных, поверхностных людей. Однако я устал и как бы ни любил свое дело, не хочу бесконечно жить и жить… Что вы об этом думаете? — неожиданно спросил он.

— Что я думаю? — удивился я. — Признаться, ничего. Если вы считаете, что это палочки не дают вам умереть, поскольку после вашей смерти не хотят остаться одни, вот и спросите у них.

Глаза Олливандера тускло блеснули в желто–коричневом свете.

— Я был прав, — пробормотал старик. — Прав насчет вас. Немудрено — я видел два ваших воплощения, а это что‑то да значит… Что ж, мой юный друг, я так и поступил. Точно так, как вы сказали: спросил у них. И знаете, что они посоветовали? Найти ученика! — Олливандер закивал головой в подтверждение своих слов. — Ученика, которому я смогу передать и секреты мастерства, и собранную коллекцию. По правде говоря, я всегда был скуп на знания, копил и хранил их, как последний скряга, неохотно делился с коллегами и уж тем более не помышлял о том, чтобы передать их какому‑то человеку с улицы. Но видите, до чего это меня довело? Я живу, живу, а смерть все не приходит. Они ее не подпускают. — Старик кивнул на рабочий стол, заваленный материалами и инструментами.

— Боюсь, что на роль вашего ученика я никак не подхожу, — с сарказмом ответил я. — Во–первых, эта область магии меня не интересует, а во–вторых, я уже имею профессию, которую люблю не меньше, чем вы — свою.

— Вы поторопились с выводом, — улыбнулся Олливандер. — Я говорил, что костяная палочка оказывает свое влияние. Подумайте, как она повлияла на вас?

Мне вдруг стало жарко. Старик сплел свою паутину незаметно, давно расставив сети и зная, с чем я к нему приду, уготовив мне что‑то такое, от чего мне стало жутко еще до того, как я переступил порог его комнаты. И сейчас, не зная ответа умом, сердцем я чувствовал беду — она была рядом, совсем близко; через минуту–две я узнаю ее имя, если уже не знаю где‑то в глубине души.

— Не могу сказать, что все это время только о ней и думал.

— Нет–нет, влияние костяной палочки — не мысли о ней. Что отличает вас от других, от ваших друзей и коллег? Чего они лишены? Что только ваше?

Я молчал, чувствуя себя странно, словно город за пределами комнаты исчез, и Олливандер каким‑то загадочным образом перетащил нас в то пространство за пределами реальности, где мы ходили с Тао и Поттером. Время остановилось. Мы сидели в нигде, выпав из знакомого мира. Я мысленно обращался к своей жизни, пытаясь сравнивать себя и других, но не находил отличий.

— Может, патронус–тень? — спросил я с сомнением, поскольку в Академии училось еще несколько человек, обладавших таким патронусом.

— Нет, мой юный друг. Это должно было появиться после того, как вы здесь побывали и познакомились с ней. Оно возникло позже, несет на себе печать необычности, уникальности, и есть только у вас. — Олливандер вздохнул. — Просто вы невнимательно слушаете. Вы ищете качество, свойство, способность, но я не говорил, что это в вас. Я сказал, что вы этим владеете, что оно — ваше…

— Но у меня ничего нет! — воскликнул я. — У меня и личных вещей почти нет, а те, что есть, не обладают никакой магией. Кроме палочки, я ничем не владею!

Олливандер еще раз вздохнул, словно учитель, уставший от глупости своего ученика.

— Это не вещь, — произнес он. — Это человек.

На миг в моем сознании возникло видение взаимосвязей и сложных влияний, холодная схема, внутри которой я оказался, и меня поразила присущая ей аккуратность и симметрия. Что бы ее ни создало — случайность, человеческий замысел или судьба, — она была красива, логична и безжалостна. Потом видение исчезло, я посмотрел на Олливандера и сказал: