Gamma - Цели и средства

— Нет, – смущенно пробормотал он и уткнулся в тарелку.

Вероятно, и даже скорее всего, подозрительность Гарри связана с тем, что Смит – чужак. Его здесь никто не знает, с ним никто не учился, его никто не учил. Будь он чьим‑то однокашником, вспоминай со всеми Апполиона Прингла и Огга, квиддичные победы и школьные проделки – было бы куда проще и привычней. Хотя, кольнуло воспоминание, Аластор Моуди, всеобщий знакомец, неиссякаемый источник баек про прежние времена, и на тебе – упиванец под обороткой.

Смит, словно нарочно, потянулся к своей фляге, глотнул.

— Что вы пьете все время, Эван? – спросил Невилл неожиданно для самого себя.

— Болтушку для горла, – мгновенно отозвался Смит. – Домнишоара Дрэджеску ласково называла ее горлодер. По сути, это мой голос. В заповеднике я сжег связки, а отрастить новые – дело хлопотное. Так что горлодер – мое спасение и возможность говорить.

Ну а что еще это могло быть? Единственное понятное и простое объяснение… либо великолепная причина, получше паранойи старого аврора.

— Надеюсь, оно хотя бы приятное на вкус, – пробормотал Невилл.

— Ничего, нормальное.

Смит прищурился.

— Уж не померещилось ли вам оборотное зелье в моей скромной фляге?

— С чего бы? – вспыхнул Невилл.

— Вот именно. И согласитесь, захоти я замаскироваться, выбрал бы что‑нибудь посимпатичнее.

Смит криво усмехнулся, поправил повязку и придвинул десерт.

След от ожога сошел, и уродливое красное пятно уже проступало снова. Зелье не помогло – вернее, оно сработало как надо, сожгло кожу, но дело‑то не в коже. Дрянь сидела в крови, а может, в нервах, и, наверное, Игорь был прав: выжечь ее можно только проклятым огнем. У него вроде бы вышло, хоть и не спасло. Но развести здесь проклятый огонь означает вылететь из заповедника через минуту. В лучшем случае за ворота, в худшем – в Нурменгард. Реальнее всего – на тот свет. Если драконы нервно плюются на простейший люмос, то страшно представить, как отреагируют они на проклятый огонь.

Огонь… Спасительная мысль пробежала краем сознания. Драконий огонь. Поинтересоваться бы между делом у Чарли, как действует драконий огонь на… А вдруг «выгорит»?

Так или иначе, придется выждать. Он явился в заповедник с обожженной левой рукой, он влез в кислоту и обжег предплечья, если в ближайшее время он снова покалечит левую руку, то проще уж сразу выйти к центральным воротам и закатать рукава: кто, мол, еще не догадался, налетай!

Но не ходить же с рукой напоказ. Теплеет, скоро на рубашку начнут коситься. Он вздохнул, расправил рукав и занялся лабораторной посудой. Колбы в стерилизатор, реторту в угловой шкаф, мензурку в центральный шкаф на вторую полку, чашки туда же на нижнюю – нерушимый порядок домнишоары Дрэджеску. У двери стоит напоминание – коробка из‑под венских вафель. Значит, обойти с ней рабочие места, собрать баночки из‑под холодилки, вычистить и простерилизовать. Вот этим и займись.

С потяжелевшей позвякивающей коробкой под мышкой Эван вошел в дежурку. Дежурные, двое крепких ребят с непроизносимыми болгарскими именами, гоняли чай и травили анекдоты. Благодарным слушателем был Дуйма – бессменный вольерный китайских метеорок. Он прихлебывал чай, посмеивался над анекдотами и ловко шнуровал что‑то, что Эван сначала принял за чулок.

— Тару сдаем, народ, – напомнил он, переждав взрыв хохота.

Ребята вывернули карманы.

— У меня еще полпузырька, – сказал Дуйма.

— А срок годности?

— Не вышел. Две недели, дуйма?

— В следующий раз сдашь, – не стал спорить Эван. – Что это ты делаешь?

— Туристические заманухи, – ответил вместо него Цветан. – Наручи. Не видал в «Змее»? У туристов нарасхват.

Дуйма показал свою работу – тканый наруч с силуэтом летящего дракона и креплением для палочки. Эван поставил коробку на стол и сел рядом. Он не скрывал восхищенного блеска в глазах. Цветан пихнул приятеля локтем – глянь, мол, у новичка слюнки потекли, они все на такую шушеру падки… Да–да, именно так. Новичок повелся на понтовую штучку.

— Красиво, дуйма?

— Слушай… сделай мне такую штуку, а? Я заплачу или отдарюсь. Как скажешь.

— Бери этот, он готов, – пожал плечами китаец. – Бери так, я их в свободное время из старой формы делаю.

— Я отдарюсь, – пообещал Эван.

Плотная ткань обхватила руку от пальцев до локтя. Отлично. Теперь можно и футболку носить, и рукава закатывать.

— Да… – он обернулся от порога. – А что значит «дуйма»?

— Это… – Дуйма почесал курносый нос. – Nicht wahr, по–вашему. «Не так ли». Думал, меня так зовут, дуйма? – усмехнулся он.

— Думал… как по–вашему «есть такое»?

— Дуйа. Меня зовут Цюн По.

— Знатное имя!

— Низкорожденный счастлив, что имя его прапрадеда достигло ушей западных варваров… – Дуйма махнул рукой: – Тот Цюн По мне не родственник и не тезка даже, но ты все равно не поймешь, в чем разница. Хочешь звать по имени – зови Полом.

Когда над головой раздался голос профессора Снейпа, Минерва вздрогнула: за последние дни она отвыкла от этих комментариев.

— Не в моих привычках кляузничать, мадам директор, но когда речь идет о детях, я не выбираю средств. Заметьте, это хаффлпаффские дети, а не слизеринские.

— И что же случилось с юными воспитанниками Ханны, профессор Снейп? Кстати, рада вас видеть, давненько вы у нас не появлялись.

— Надо же хоть иногда появляться в музее, хотя бы ради приличия, – отмахнулся Снейп. – А с юными хаффлпаффцами случился профессор Смит. Он нашел новое развлечение, директор. Он доводит первокурсников до слез.

— Первокурсники часто плачут, – примирительно начала Минерва. – Если снимают баллы с колледжа…

— Он не снимает баллы. Он просто доводит их до слез. Они заходят в Наградную комнату, выходят оттуда в слезах, количество баллов не меняется. Моя фантазия отказывается представлять, что происходит в Наградной комнате. Заметьте, едва ли не единственной, где нет картин.

Минерва тяжело вздохнула и вышла из кабинета. Наградная комната, третий этаж…

Смит шел по длинному коридору вдоль двойного ряда доспехов, заложив руки за спину, палочка небрежно зажата в кулаке, и доспехи за его спиной вытягивались в струнку. Он самозабвенно свистел, и Минерве показалось, что она узнает тщательно выведенную мелодию.

— Эван!

Свист смолк.

— Простите, директор Макгонагалл, дурная привычка – свистеть в хорошем настроении. Петь, сами понимаете, не могу.

— Что вы делали в Наградной комнате, можно узнать? – спросила Минерва, внутренне готовая к новым намекам и уклончивым ответам.

— Разговаривал с младшими хаффлпаффцами, – спокойно ответил Смит. – Я все еще распутываю историю с Ли, директор. Я помню, что обещал справиться с ней до Рождества, и могу заверить, что близок к успеху, как никогда.