Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— Глупая девчонка! — вспылила мать Проклея, — вместо того, чтобы подружиться с девицами из лучших родов страны, ты дерешь свой нос кверху и панибратствуешь с этой своей шаваб! На Рождество в монастыре нечего делать такой юной девушке, как ты — у нас не празднуют, у нас молятся, постятся и умерщвляют плоть. Твоему возрасту пристало развлекаться, а в доме верховного князя у тебя для этого будут все возможности!

— И княжна Тамара будет издеваться надо мной в присутствии своих дядьев, а я должна буду все это сносить? — ответила Аник, вздернув голову. — Ну, уж нет! Все, что угодно, но только не это!

— Я посажу тебя на хлеб и воду на все время Рождественского поста! — пригрозила настоятельница.

Аник ответила:

— Пожалуйста! — и, хотя мать Проклея не исполнила своей угрозы и не отдала соответствующего распоряжения, во всю Рождественскую неделю в трапезной Аник отказывалась от иной еды и ела только хлеб.

По мнению матери Проклеи, во многом в поведении Аник была виновата эта ее служанка, девочка шаваб, такая же гордая и заносчивая, как дочь Варгиза. Но если гордость и высокомерие в дочери князя можно было расценивать скорее как желательные, нежели как отрицательные черты, то со стороны прислуги эти качества являлись греховными и подлежащими искоренению.

Уту в обители не любили, и причин тому было множество. Во-первых, Ута была шаваб — единственной представительницей этого народа в монастыре Святой Шушан. Шаваб жили в земле айков — горцев — с незапамятных времен, и с незапамятных времен народы недолюбливали друг друга. Айки считали шаваб трусами, скопидомами и грубиянами. Шаваб, в свою очередь, называли айков высокомерными гордецами, грязнулями и лентяями. Как это обычно бывает, и те, и другие были одновременно и правы, и не правы.

Во-вторых, для служанки, в каковой роли Ута приехала в обитель, девушка вела себя слишком независимо или, как говорили сестры и воспитанницы, слишком дерзко.

Даже внешний вид Уты вызывал в монастыре нарекания. Она категорически отказалась снять свой национальный наряд — широкую цветастую юбку, не прикрывающую лодыжек, и узкий корсаж поверх белой блузки. После долгих разговоров, наказаний и угроз отослать ее домой, Ута пошла на единственную уступку: выходя из комнаты, она накидывала поверх одежды черное покрывало. Покрывало мешало при ходьбе и при работе, но Ута, проявив несвойственное ей вообще упрямство, стоически терпела неудобство.

Мать-настоятельница сразу же выразила свое недовольство тем, что дочь князя Варгиза привезла с собой в школу шаваб. Аник попыталась объяснить настоятельнице, что Ута — не служанка ей, но подруга, и что связывает их многое, слишком многое для юных девушек: они пережили осаду, и голод, и занимались общим делом. Мать Проклея не желала ничего слушать, и тогда Аник сказала твердо:

— Если уедет она, уеду и я.

И мать Проклея отступила. Временно.

Месяц тянулся за месяцем.

Аник была разочарована жизнью в обители.

Монастырские стены отгораживали ее от мира. Столица горской страны была в нескольких часах езды, но побывать там Аник так и не пришлось за всю долгую осень, и еще более долгую зиму.

Монастырский садик осенью и зимой был плохим местом для прогулок, а за стены девочек не пускали.

Воспитанницы, с которыми, по мнению матери Проклеи, Аник должна бы подружиться, дружно невзлюбили новенькую и перемывали ее косточки: и невоспитанная, и неряшливая, и не умеет себя вести, ходит, как медведица, черную работу делает, будто служанка, и выставляется своими знаниями, и с шаваб своей носится, словно с какой драгоценностью. Иные говорили об этом хоть и у Аник за спиной, но так, чтобы она слышала.

Аник со своей стороны тоже не желала дружить с воспитанницами. Большинство девушек были глупы и ленивы, учиться не желали, и интересовали их только женихи да наряды, и еще новомодные веяния, занесенные в Айкастан из Межгорья: втайне от сестер и матери-настоятельницы девушки в своих спальнях красили губы и щеки, играли в карты, разучивали фигуры неприличных равнинных танцев.

Новые знания, конечно, стоили некоторых лишений, а Аник узнала кое-что новое: познакомилась с изящной литературой, старинной и современной, выучила несколько новых песен и поэм, углубила свои знания в целительстве, в истории и географии.

Но если бы не Ута, умевшая успокоить и развеселить Аник, и если бы не умные наставницы: сестра София, преподававшая целительство, и мать Варвара, обучавшая девочек истории и литературе, Аник, пожалуй, сбежала бы.

То, что по настоящему интересовало Аник, в обители не преподавали.

Однажды Аник спросила у матери-настоятельницы:

— Почему нас не учат языку жителей равнин?

— На что тебе их язык? — спросила мать Проклея, поднимая седые брови. — При церемонии представления ко двору будет толмач, а больше у тебя не будет возможности воспользоваться своими знаниями.

— Но, тетушка, — возразила Аник, — ты же сама меня хвалила недавно за то, что я знаю язык шаваб. А ведь мы с жителями равнин — один народ, как же не знать языка своего короля!

— Глупости! — рассердилась мать Проклея. — Выдумала еще — один народ! Одно дело — шаваб, они живут на нашей земле, и нет такого княжества в горской стране, где их нет. Значит, тебе придется иметь с ними дело, для чего очень полезно знание языка. Иное — народ Видгорта. Они наши давние враги, завоеватели, и у нас с ними нет ничего общего. Мы платим им дань, и лучшие из лучших наших юношей проливают кровь под их знаменами, но все когда-нибудь может измениться, и жители равнин будут посылать нам караваны с данью, и их молодые люди будут умирать во славу айкских царей!..

Аник даже испугалась страсти, прозвучавшей в голосе настоятельницы

— Что ты говоришь, тетушка! Дом Варгиза всегда был верен правящему дому!

Но мать Проклея, оседлав своего тайно любимого конька, не унималась.

— Верность предателю не есть честь, а позор! Пятно несмываемое на нашем имени с тех пор, когда Варгизы отказались примкнуть к истинным сынам своей земли, и выбрали знамя предателя! И не говори больше со мной на эту тему, не то я рассержусь!

Аник отстала, и только повторяла, чтобы не забыть, те немногие слова чужого языка, которые ей удалось узнать у воинов, когда-то служивших в войске короля Межгорья.

В начале весны, с окончанием весенней распутицы, в обитель пришло письмо от князя Варгиза.

Отец писал Аник, что недужит, и что почти всю зиму пролежал в постели, но новый священник, заменивший покойного отца Константина, лечит хорошо, и князь надеется весной выбраться в столицу. Писал также, что Красная Крепость залечивает свои раны, и что урожай в этом году обещает быть хорошим, озими поднялись дружно, овцы дали обильный приплод.