Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

Писал также, что в начале зимы принимал короля Марка, возвращавшегося из похода за Граничные горы, и что снег выпал в этом году рано, поэтому король зимовал со своим войском в соседней с Красной Крепостью долине, потому частые визиты короля и его витязей развеяли обычную зимнюю скуку…

В этом месте Аник прервала чтение.

— Ты слышишь, Ута? — закричала она, — король, наш король Марк всю зиму был на землях Варгизов! И часто посещал Красную Крепость!.. Ах, если б я оставалась дома!..

Ута подняла голову от своего шитья (она быстро росла в эту зиму, и уже на голову перегнала Аник, поэтому ей приходилось постоянно надставлять свои юбки и платья).

— И что бы было? — спокойно спросила она.

— Я бы с ним познакомилась, — процедила Аник сквозь зубы. — Может быть, я бы ему понравилась. Может быть, я бы…

— Ты все думаешь о предсказании, — сказала Ута, покачав головой. — Аник, мы уже почти взрослые. Пора уже перестать верить сказкам.

— Это не сказки, — упрямо сказала Аник. — Мне так суждено и предсказано. И я в это верю. И ты ведь раньше верила.

Ута рассмеялась.

— Аник, раньше мы были маленькими и глупыми! И верили во всякую чушь! В Горного Короля, например…

— И в то, что он посватался к Тамил, — сердито продолжила Аник. — Значит, ты больше не веришь в Горного Короля? Ты думаешь, моя сестра сбежала с мужчиной?

— Ах, я не знаю, — вздохнула Ута. — Просто я слышала, какой была Тамил — и от отца Константина, и от женщин в крепости, и я познакомилась со здешними девицами… Вот если бы тебе рассказали, что княжна Тамара пропала — о чем бы ты подумала, о Горном Короле, или что она…

Ута не закончила речь, но Аник поняла ее и нехотя кивнула:

— Да, пожалуй, ты права. Хоть она и дочка верховного князя, но ни мозгов, ни чести у нее нет. Она даже в монастыре ухитряется кокетничать! Даже с калеками!.. — Аник фыркнула.

— Это потому, что других мужчин здесь нет, — серьезно сказала Ута.

Мужчины в монастырь не допускались. Исключение делалось только для больных — их содержали в монастырской лекарне, в отдельном помещении возле ворот монастыря, — и для калек, работавших на конюшне и в саду.

Аник дочитала письмо.

Прочие домашние новости ее порадовали: Прудис пришла в себя, и хозяйничает в крепости, как когда-то прежде, Арвик родила сына, хоть после свадьбы прошло всего только семь месяцев, и Нина тоже скоро родит, так что дядя будет младше своего племянника. В семействе Уты тоже прибавилось домочадцев, мать Уты родила девочку.

В конце письма князь Варгиз выражал надежду, что Аник с честью несет имя Варгизов, успешно учится, и скоро уже сможет отправляться домой.

«Все же вряд ли я смогу отправиться в столицу весной, хоть и надеюсь на это, — писал князь в заключение. — И все же надеюсь еще увидеться с тобой, дочь, и погулять еще на твоей свадьбе».

— Ва! — сказала Аник. — Зачем я только поехала сюда! Отец болеет, Прудис теперь хозяйка в крепости, а то новое, что я узнала здесь за все это время, уместится в ложке. Года на обучение, я думаю, хватит; летом мы попрощаемся с тетушкой и с обителью и вернемся домой навсегда.

— Я не вернусь, — тихо сказала Ута, сложив руки на своем шитье. Круглые ее щеки порозовели.

Аник взглянула на подругу с удивлением.

— Ты не помнишь, — продолжала Ута, глядя куда-то в угол, — ты не помнишь, почему мне разрешили уехать из дому? Ты не помнишь, что меня обвинили в колдовстве?

— Вэ, когда это было! Они уже все забыли! И потом, зачем тебе возвращаться в поселок? Будешь жить со мной, в крепости, выдадим тебя за горца. Хильда же…

— Хильда вышла не просто за горца, а за князя, — возразила Ута. — И князь смог защитить ее своей княжеской властью. Такие вещи, как обвинение в колдовстве, так быстро не забываются, Аник. И потом, я вовсе не хочу замуж. Я хочу учиться, я хочу поехать в Дан. Не может такого быть, чтобы колдуньи меня не приняли.

Аник поморщилась.

— Или ты веришь в сказки, или ты в них не веришь. Ты говоришь, что не веришь. И ты говоришь, что не колдунья. Как это совместить?

— Ну, они же не настоящие колдуньи, их просто так называют, — пояснила Ута. — Отец Константин рассказывал, что их раньше называли смотрицами, потому что они видели то, что не видят другие. Я тоже вижу кое-что, что другим не дано увидеть.

— Но как? — закричала Аник. — Как ты можешь попасть в Дан? Через всю страну?

— Мне кажется, — сказала Ута и мечтательно засмеялась, — об этом можно будет подумать, когда придет время. Ты же пока не собираешься домой?

— Не раньше июня, — пробормотала Аник.

— Ну вот, а сейчас только март. У нас еще куча времени!

Но времени у девочек оказалось гораздо меньше, чем они думали.

С весной монастырский садик оживился, под теплым солнцем пробились из земли фиалки и примулы, зацвели абрикосы.

Воспитанницы почти все свободное время проводили теперь в саду, отогреваясь после холодной зимы.

Вместе с весной, с теплым солнышком, на нос Аник явились веснушки.

Вот почему Ута оказалась в монастырском саду в неурочный час и попалась на глаза вредной и противной сестре Агате.

— Что ты делаешь, мерзавка?! — резкий окрик заставил Уту вздрогнуть и уронить чашку. Чашка, конечно, разбилась.

Сестра Агата возвышалась над девушкой грозовой тучей.

Ута поднялась с колен, стряхивая с подола брызги.

— Что ты делала? — грозно спросила сестра Агата, взмахнув зажатыми в пухлом кулачке крупными черными четками, как будто готовилась к драке, и четки были ее оружием.

— Ничего, — сказала Ута, опустив глаза. — Ничего, о чем стоило бы говорить.

— Колдовство — вот что это! — прошипела сестра Агата. — В стенах святой обители ты, негодница, занималась колдовством!..

— Это не колдовство, — возразила Ута. Нет, конечно, она понимала, что лучше бы сейчас промолчать, лучше бы не спорить, но некий дух противоречия вселился в нее, она повторила: — Это не колдовство! — и посмотрела в глаза монахини. Глаза сестры Агаты были мутные, тусклого неопределенного цвета, то ли серые, то ли бледно-голубые. Такие глаза могли бы принадлежать престарелой рыбе, подумала Ута. Интересно, у них у всех такие гляделки? — почти год Ута провела в обители, и ни разу не смотрела в глаза ни одной из сестер, она и лиц-то их почти не видела под низко опущенными белыми капюшонами, и различала монахинь только по голосам.

— Немедленно отправляйся в свою келью, — приказала сестра Агата. — И я запрещаю тебе разговаривать с кем бы то ни было. Если я узнаю, что ты произнесла хоть слово…

— Молиться можно? — спросила Ута невинным тоном.

— Молись, хоть тебе это уже не поможет, — зловеще ухмыльнулась сестра Агата. В ее тусклых глазах загорелся кровожадный огонек, и Ута поняла, что нажила себе смертельного врага.