Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— Я верю тебе, верю, и вовсе не обязательно произносить здесь свои неблагозвучные молитвы. Приближенный князя Варгиза рассказал мне кое-что о тебе, и что тебя в твоем родном селении называют ведьмой. Но я не вижу в тебе зла, девица.

Ута, вспыхнув, опустила глаза.

— Ты будешь принята в семью князя Варгиза, официально удочерена им. Ты не будешь именоваться «дочь Варгиза», но «дочь князя из рода Варгизов» — так хотел князь Варгиз защитить тебя от твоих соплеменников, по словам его приближенного. Со смертью князя Варгиза ты перейдешь под опеку верховного князя, до тех пор, пока он не найдет тебе мужа. Или, может быть, ты найдешь себе мужа сама?

Ута почувствовала, что краснеет еще больше.

— Я не думала еще о замужестве, только о целительстве, — прошептала она.

— Чтобы стать дочерью горского князя, тебе нужно будет сменить веру, — сказал отец Варпет мягко, почти сочувственно. Ута дернулась, как от удара и посмотрела в лицо католикосу. Он действительно сочувствовал ей — это Ута увидела по его глазам.

— Я понимаю, шаг этот непрост, — продолжал отец Варпет все так же мягко. — Но и не так тяжел, как может показаться. Меняют же веру женщины, когда выходят замуж за иноплеменников, иногда и мужчины меняют веру… Принуждать тебя никто не будет, но это обязательное условие. Подумай несколько дней, прежде чем дать окончательный ответ, дочь Волофа. Я думаю, спасение жизни иногда стоит такой жертвы — и вы, шаваб, и мы, айки, веруем в одного и того же Господа Нашего Иисуса, но несколько по-разному. И — если ты сменишь веру, и если ты не помышляешь о муже, но помышляешь о целительстве, ты сможешь принять постриг и стать одной из целительниц обители святой Шушан. Подумай! — с этими словами отец Варпет отпустил Уту.

— Вэ, дочь князя из рода Варгизов! — развеселилась Аник, употребив простонародное «вэ», от которого уже успела слегка отвыкнуть за год без малого в монастырской школе. — Будешь мне как бы сестрой!

Уту порадовало веселье Аник, до тех пор понурой и грустной, озабоченной состоянием отца. Но вспышка веселья была недолгой, Аник снова погрустнела.

— Не тревожься, — сказала Ута. — Твой отец поправится. Давай сейчас сходим, навестим его перед ужином.

— Я не хочу есть! — испуганно воскликнула Аник. — Я не смогу есть, сейчас, когда отец…

— Ты увидишь его и успокоишься, — строго произнесла Ута. — Я не узнаю тебя, Аник, тебя за эти дни словно подменили. Ты всегда умела держать себя в руках, и не вести себя так, будто ты… — Ута подыскивала сравнение, которое побольнее укололо бы подругу, заставив вспомнить о долге, — будто ты — княжна Тамара!

Аник выпрямила спину, словно проглотила длинную палку. Глаза ее загорелись гневом, как в былые времена, еще в Красной крепости… Но тут же погасли. Аник разрыдалась.

— Я хуже, хуже! — рыдала она, — я такая мерзавка!..

Ута забеспокоилась. Она и прежде видела странное состояние дочери Варгиза, но относила его на счет тревоги об отце.

— А ну, давай, рассказывай! — скомандовала она решительно, — что ты там такого натворила?

— Пока еще ничего, — всхлипнула Аник, утерла кое-как слезы, шмыгнула носом. Она слегка успокоилась. — Пока еще ничего, о чем бы стоило говорить.

— А такого, о чем бы говорить не стоило? — неумолимо продолжала допрос Ута. — Аник, мы с тобой подруги, и почти сестры. Кому ты можешь рассказать, как не мне?

Аник с тоской устремила взгляд куда-то в стенку, мимо Уты, еще раз шмыгнула покрасневшим носом.

— Мне стыдно, Ута, но я, кажется, влюбилась…

Ута фыркнула:

— Кажется! Ну и пусть тебе кажется, в этом нет ничего дурного! Или ты влюбилась в человека, недостойного тебя?

— Ах, ты не понимаешь! — снова разревелась Аник, — это я, я недостойна его, а он достоин самой прекрасной девушки во всем мире!.. Но я мерзавка не поэтому, а потому, что я влюбилась, и размечталась, и думала только о нем, — вернее, Аник произнесла это с благоговением, словно бы с большой буквы: «О Нем!».

— А об отце совсем забыла, — упавшим голосом продолжала Аник. — А я должна была подумать, должна была побеспокоиться, ведь нужно было насторожиться, когда он не приехал на праздник в Твердыню, он же собирался, он мне писал! А раз не приехал, то что-то случилось, и я должна была, должна была… О! — Аник уткнулась в колени, рыдая, и так рыдая, проговорила: — А я тут развлекалась, а он лежал смертельно больной, в дне пути, в приграничной крепости князя Баграта, а я и думать о нем забыла…

— Прекрати истерику! — резко сказала Ута. — Влюбилась — и влюбилась, можно подумать, что если бы этого не случилось, князь Варгиз остался бы здоров. И он выживет, это я тебе обещаю. Утри слезы, умойся холодной водой, и пойдем проведаем твоего отца. Княжна Астмик ждет нас к ужину, и сегодня, кажется, опять будут гости.

— Я не выйду к гостям, — буркнула Аник. Она налила в умывальный тазик воды, умылась, вытерла лицо полотенцем. Глаза ее покраснели и припухли. — Это будет уж совсем неприлично: отец при смерти, а я пирую.

— Он не при смерти! — разозлено крикнула Ута. — Сколько раз тебе повторять! Он выживет! И прекрати это безобразие, не то накличешь беду. Пошли!

Князь Варгиз спал. Выглядел он значительно лучше, чем днем: щеки его слегка порозовели, он ровно дышал.

— Он просыпался, выпил чашку мясного отвара, поговорил со мной немного, а теперь опять спит, — шепотом доложил брат Епифан. — Силы его прибывают прямо на глазах. Не знаю, что ты сделала, целительница, но впервые я вижу возвращение больного к жизни столь стремительное…

— Ничего особенного я не делала, — пробормотала Ута, краснея. — Он, конечно, стар, но вполне крепок еще, и организм у него здоровый. Думаю, дня через три ему можно будет вставать.

Ута проверила состояние сердца старого князя своим внутренним целительским зрением. Рубец на месте ранки на сердце почти сгладился.

— Даже, может быть, раньше, — пробормотала Ута. — Надеюсь, ночью не случится ничего дурного, но, если что, пришли за мной сестру. Я живу в покоях княжны Астмик.

— Да, целительница, — склонил голову брат Епифан. Разговаривал он с Утой с уважением.

Аник глядела угрюмо, но хотя бы больше не плакала.

— Видишь, ему уже лучше, — наставительно произнесла Ута, когда они с Аник шли по просторному коридору. — И нечего реветь и терзаться. А влюбилась — так это же хорошо!

— Ничего хорошего, — пробормотала Аник с тоской. — Он никогда не обратит на меня свой взор…

Ута вздохнула. Кажется, дело и впрямь серьезное — никогда прежде Аник не разговаривала с ней таким книжным языком.

— Да хоть кто он? — спросила Ута.

— Не скажу! — Аник выпрямилась во весь свой небольшой рост и упрямо задрала подбородок. — Ты будешь смеяться.