Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— Но мне нужно, мне нужно туда! — с рыданием в голосе воскликнула Ута. — Мне правда туда нужно!

— Не шуми, — сухо обронил второй дружинник. — Там смертельно больной князь, и сам католикос пришел, чтобы принять у него глухую исповедь.

— Князь Горис? — удивленно спросила Ута. Она видела князя во время торжеств, и он не показался ей больным.

— Нет, князь откуда-то с севера. Он друг верховного князя, и его привезли нынче утром.

Дверь отворилась изнутри и оттуда выглянул Джоджо, старший дружинник князя Варгиза.

— Госпожа Ута! — воскликнул он удивленно, — сама судьба послала тебя сегодня! Князь Варгиз при смерти, может быть, ты сможешь чем-то помочь?

И отодвинул дружинников.

Ута вбежала в комнату, наполненную людьми, в основном знакомыми Уте по Красной Крепости. Был тут Гив, был Горди безрукий, другие дружинники, имен которых она не помнила. Люди расступились, пропуская ее и Джоджо.

Перед закрытой дальней дверью Джоджо остановил Уту, поймав ее за рукав.

— Погоди, — сказал он. — Там католикос. Нельзя прерывать исповедь…

Ута сердито сбросила руку Джоджо.

— Может быть, я успею помочь, и исповедь не будет уже нужна! — воскликнула она гневно.

И открыла дверь.

Здесь тоже были люди, не так много, как в предыдущей комнате. У постели, на которой лежал тяжело дышавший князь Варгиз, сидела сестра Гликерия, памятная Уте, и растирала больному ноги.

— Холодеют, — сказала сестра Гликерия, и скривила губы, будто скрывая злорадную усмешку. — Отходит.

— Отойди, — скомандовала Ута, глядя на князя. Теперь она не только чувствовала боль и тяжесть в своей груди, но и видела ясно больное место, как будто кожу и мышцы князя кто-то отрезал, отодвинул, и сердце князя обнажилось.

Внутри сердца одна из перегородок истончилась и прорвалась, и каждое биение сердца, прогоняя кровь по сосудам, делало отверстие все больше, колыша оторвавшийся лоскуток. Ута со стоном опустилась рядом с князем на колени.

Если бы она могла на самом деле разрезать кожу и мышцы, и сердце тоже, так легко было бы подшить этот надорвавшийся лоскуток! Ута ясно представляла себе маленькие аккуратные стежки, которые она наложила бы вот тут, и тут, и стянула бы ранку, и кровь больше не увеличивала бы отверстие, и сердце князя бы не болело… Говорят, монахи монастыря святого Саркиса разрезают иногда тело больного, чтобы удалить поврежденный орган, но ведь не сердце же!..

Вдруг Ута с удивлением увидела, как края ранки сходятся, скрепляются именно в тех местах, где она мысленно накладывала стежки, как отверстие в перегородке уменьшается, и сердце князя не трепещет более, словно подбитая птица. Ута вскочила.

— Он дышит ровнее, — с удивлением сказал кто-то за ее спиной, — и губы его порозовели…

Наконец сердце князя забилось ритмично, хотя пока слабо. Князь открыл глаза.

Ноги Уты подкосились, и она упала бы, если бы Джоджо не подхватил ее под локоть.

— Что я сделала? — спросила Ута удивленно. — Как я это сделала?

Теперь она ясно видела людей, бывших в комнате, и узнавала их. Кроме упомянутой уже сестры Гликерии и Джоджо, у ложа князя Варгиза были католикос отец Варпет, верховный князь Горис, старший сын верховного князя и князь Баграт.

Сестра Гликерия мелко крестилась, и что-то шептала неслышно, наверное, молилась. Отец Варпет хмурил лоб. Князья таращились на Уту, словно бы она была невиданной заморской тварью. Только Джоджо был невозмутим и спокоен.

— Не знаю, что ты сделала, девица из шаваб, — медленно произнес отец Варпет, по-прежнему хмурясь, — но это — великое чудо. Исцеление не может идти от нечистого, то была воля Божья, и привела тебя сюда Божья длань. Однако, — отец Варпет перестал хмуриться и обвел присутствующих строгим и холодным взглядом, — однако никому, кроме присутствующих здесь, не нужно о том знать. Согласны ли вы, князья?

— Да, — сказал верховный князь. — И я своею властью подкрепляю сказанное тобой.

— Придешь ко мне, девица из шаваб, нынче после вечерни, — велел католикос Уте.

Он хотел сказать что-то еще, но ему помешали — отворилась дверь, и в комнату влетела зареванная Аник, в пропыленном черном платье, с грязными потеками на щеках.

— Отец, отец! — закричала Аник, бросаясь к ложу больного.

— Мы дали знать в обитель, что князь при смерти, — тихо сказал Джоджо в ухо Уте. — Князь Варгиз перед смертью хотел поговорить с верховным князем, поэтому мы привезли его сюда, а не в Горное. Однако ты снова спасла ему жизнь, госпожа Ута, и за то великая тебе благодарность.

В комнату вошла мать Проклея, вдруг постаревшая, тоже в пыльном дорожном платье.

— Он будет жить, — сказала Ута Аник. — Не тревожь его сейчас.

— Ах, Ута! — Аник разрыдалась на плече у подруги, — я думала, сердце мое разорвется от боли, пока мы скакали. Я так боялась не успеть!..

— Он будет жить, — уверенно повторила Ута. Даже сейчас ее целительство — она продолжала видеть сердце князя — действовало: рубец, оставшийся в том месте, где края ранки стянулись, размягчался и сглаживался, и боль не мучила больше князя Варгиза. Он прошептал что-то, сначала неслышно, потом голос его окреп.

— Горис? — неуверенно позвал старый князь, — здесь ли ты, друг мой? В моих глазах все какие-то пятна…

— Я здесь, Варгиз, — Горис подошел поближе.

— Я думал, уж не успею… Дочь моя Аник после моей смерти…

— Отец, отец! — закричала Аник, порываясь припасть к изголовью больного, но Джоджо и Ута удержали ее.

— …она будет под твоей опекой, — продолжал князь Варгиз еле слышно. — Не отдавай ее за Варги… Они хотят… Гнилой род… Вина Варгизов…

— Ты будешь жить, — сказал князь Горис, не утирая слез, набежавших на глаза, — ты будешь жить, старый друг, девица из шаваб спасла тебя!

— Да, и еще… Ута, дочь Волофа, из шаваб, нуждается в твоей защите… Мой долг ей, долг Красной Крепости велик… Обещай!

Князь Варгиз закрыл глаза.

— Обещаю, — торжественно сказал верховный князь. — Но надеюсь, ты сам выполнишь все, что поручал мне. Дочь твоя здесь, здесь и Ута из шаваб.

Всего четыре дня прошло после полного горечи расставания навсегда, а подруги снова были вместе.

После торжественных слов верховного князя Ута слегка опомнилась и принялась за свои обычные обязанности целительницы и сиделки у ложа больного. Она изгнала из комнаты всех, кроме Аник, даже строгую мать Проклею, и даже строгая мать Проклея, которой сестра Гликерия успела уже донести на ушко о волшебном исцелении князя, не стала противиться.

Ута отворила окно, чтобы впустить побольше воздуха, вместе с Аник поудобнее уложила князя, впавшего в забытье после трудного и многословного для него разговора, вытерла князю лоб, покрывшийся испариной, ароматным уксусом, и села рядом с Аник, не спускавшей с князя заплаканных глаз.