Марина Броницкая - Я не Поттер!

— Ремус, ну ты то хоть скажи! — наконец заговорил Артур.

Люпин уже минут десять как перестал ходить туда–сюда, встал в углу возле запотевшего окна, и невидящим взором смотрел сквозь стекло — на голые деревья и неприветливые серые тучи.

— Холодно… — он передернул плечами и попытался запахнуть поплотнее тонкую холщовую куртку, давно утратившую свой изначальный цвет и вид.

— Ремус!

— Что Ремус, Артур, что Ремус… Десять баллов Гарри Снейпу!

— Да какие десять, тут и тысячи мало будет… — пробормотал расстроенный Перси и смахнул пылинку с прикроватной тумбочки сестры. — Скоро дом в зеленый перекрашивать придется!

— Молли? — с надеждой спросил оборотень, словно вспомнил что‑то давно забытое, и даже подался вперед всем телом. — Ты Гарри поздравляла с праздниками там, или днем рождения? Когда‑нибудь, раньше?

Женщина отвернулась и попыталась погладить дочку по волосам, но её рука нащупала лишь пустоту — строптивая слизеринка шагнула в сторону.

— Нет, Ремус, не поздравляла…

— И я — нет.

— Это не причина так с нами поступать!

— Ну да, конечно, не причина… — голосом, полным сомнения и непонимания ответил оборотень и вновь забился в угол, слившись с его темнотой».

Хлопнула дверь, за которой скрылись младшие дети, и в комнате повисла тишина.

Оборотень чутко уловил повод, благодаря которому моя совесть перед Уизли чиста — они мне никто. Лучшие друзья и соратники матери, те, с кем она делилась сокровенным, с кем боролась плечом к плечу, в чьем доме пила горячий чай с молоком и думала, что уж эта дружба точно навсегда — они знать не желали её сына. Ленились аппарировать к калитке его дома и стеснялись в неё постучать. А если бы у меня не было терпеливой тетки, в ужасности которой они не сомневались долгие годы, потому как она уж очень обычный и совсем не идеальный магл? Про которого Лили по молодости и глупости никогда слова хорошего не сказала, чем обидела на всю жизнь. А если бы не было Малфоев, учивших меня правильно пользоваться сначала столовым прибором, потом метлой, а затем и каминной сетью? А мой отец, до смерти уставший от плена своих несбывшихся желаний и сына без души, вернуть которую он не может, как бы не хотел? Если бы не было его?! Нет, всё это не причина, они правы, причина записана где‑то там, куда никто из живых заглянуть не в силах. Однако, чем не повод?

Неподаренные конфеты, недополученное внимание, нерозданные подзатыльники, неотпразднованные праздники за одним столом и несделанные фотографии с виновником торжества в его центре — и жизнь меняет вектор. Мне не обидно, необходимость всего вышеперечисленного для взращивания правильной, в понимании Уизли, личности — это то, что я понимаю умом, а не сердцем. Ничего этого не было ни у Риддла, ни у отца, ни у меня… Вот как ни крути, а вырисовывается закономерность!

Не знаю, было ли счастье в жизни Беллатрикс Блэк, моей приемной матери по воле случая, да и ни к чему мне лишние знания. Мне бы инструкцию к анубисам с магического древнегреческого понять! Я уж не говорю — перевести, умалчиваю, так сказать. Переводом Волдеморт занимался, вставляя помеж переведенных древних строчек крепкие словечки современного английского. Ну а что? У меня почтальон скоро скончается, дорогостоящий, уникальный и полезный! Правда, страдающий именно от этой своей уникальности и чужого безумия. Белла писала мне письма, много писем. Часто в них не было ничего, кроме жирной точки вверху страницы — она ставила карандаш, давила на него, но не знала, как описать тот мир и мысли, что живут в её голове. Иногда женщина вполне осознанно и с интересом интересовалась, по какой такой причине моя птица к ней летает чуть ли не каждый день? Букля тоже бы не отказалась с этой причиной ознакомиться, ведь больной разум Беллы её побеждал. Со мной ведьма связывала все свои надежды на будущее и само существование будущего, оттого желание что‑то мне сказать, чем‑то поделиться, знать, что я где‑то там и помню её жертву, которая и вправду дорогого ей стоила, пересиливало саму магию! Лестрейндж не осознавала, как я сильно ей нужен, а птица — знала и летела, превозмогая усталость и леденящие ветра. Всякий раз, получая очередную серую бумажку, пахнущую сыростью и чужой болью, я дрожал от страха. Там, в крепости посреди и так непреступного океана томятся многие, кому я должен свободу. Однако каждая капля крови во мне вскипала, а дыхание замирало, как только я думал об одной единственной свободе — свободе Беллатрикс. Магическая связь матери и сына между нами крепла, становилась ощутимее, нити теперь не просто нас соединяли, они опутывали! Если мы сможем, и жадная до жизни красавица когда‑нибудь покинет застенки Азкабана, то останется со мной навсегда, не даст себя покинуть, ни за что. Это во мне не загубленный дар предвидения проснулся, а проведенный Беллой обряд слияния крови. Вот не могут же маги перенять у маглов хорошую традицию усыновления, заверяет которое обычная такая подпись шариковой ручкой! Обязательно нужно жизни соединять! Хотя, конечно, именно кровь Беллы и удержала меня в магическом мире, и этот долг обычной оплате не подлежит…

* * *

— Гарри, ты не можешь не пойти! — надрывался Симус, все еще не отходя от доски объявлений. — Дуэльный клуб открывается сегодня! И как нельзя кстати!

— Он хочет отомстить чудовищу, убившему Колина… — одними губами прошептала мне Гермиона, выглядывая из‑за спины ирландца.

Смерть маленького проныры Колини Криви осталась ну уж слишком незамеченной, словно её кто‑то попытался стереть из истории. Ни прощания, ни объявлений, ни общешкольного горя!

«Вы знаете, на прошлой неделе убили первокурсника!»

«Какого первокурсника?»

«Ну того, с фотоаппаратом. Он еще Снейпа пытался фотографировать, пока тот ему линзы в воду не превратил. Слышали?»

«Еще бы не превратил, профессора фотографировать… на уроке небось баловался!»

«Да не профессора! Младшего!»

«Ужас! Убили Гарри Снейпа?!

«Да не убили, фотографировали!»

«Кто фотографировал?»

«Тот, кого подземное чудовище убило!»

«Ужас! А кого оно убило, говорите?»

Слава Мерлину, Риддл просветил меня, что это директор обеспокоился спокойствием неокрепших детских душ и немного смягчил ужас от этого известия, а то я собрался идти на кладбище с букетом наперевес и проверять наличие могилы. Не все, конечно, поддались столь благостным посылам Альбуса. Люпин так вообще напился и пошел с инспекцией в подземелья, высказывать отцу все свои подозрения в лицо. Заблудился, разумеется, был выдворен обратно в свет крепышом Касусом, опозорен его рассудительной речью о пользе здорового образа жизни, и объявился вот только сейчас. Уж никогда бы не подумал, что дуэли — конек Ремуса. Разве только если клыками пользоваться…