Марина Броницкая - Я не Поттер!

— Ну?

Вот на него последовал обстоятельный ответ и несколько крайне раздраженных вздохов:

— Откуда Альбусу знать, как я жил до него? Он меня не спрашивал, дружу я с кем‑нибудь, не дружу… Вначале его нисколько не занимала личность скучного студента, затем — не вписывалось в его историю! — стиснув зубы от одного упоминания имени директора, Волдеморт продолжил: — Был Джастин, та еще заноза, похлеще меня. Умер в глубокой старости, на мягких подушках и в окружении своей противной семейки. Был Кларк, клоун и дурачок. Мы не дружили, но он всех любил, всех прощал, даже меня и Джастина. Говорю же — дурачок. Убит грабителем в подворотне у мусорных баков, еще в начале пятидесятых. Его я хоронил, больше желающих не нашлось. Перед смертью эта ходячая добродетель выиграла в карты много денег, за что и поплатилась. Мимолетный успех губит, Гарри, постоянный — дарует настоящую жизнь…

— Грабителя поймали?

— Конечно, нет! — Риддл пожал плечом. — Позволил бы я такому случиться… Он умер в глубокой старости и в окружении своей противной семейки, как уже было сказано. Все маглы противные, разве только я тогда этого не понимал… Что рот открыл, мальчик? Не каждый враг может стать тебе другом, зато каждый друг способен стать врагом… Подумай на досуге, спаситель ты малфоевский!

Хохот Риддла сотрясал воздух несколько минут, в уголках его глаз выступили слезы, но он их не смахивал — наслаждался весельем уже не Том, а настоящий Темный Лорд…

— Знаешь, как погиб Салазар?

Как обычно, мой ответ его не сильно интересовал, масштаб знаний у нас несколько разный, но я по привычке послушно отрапортовал:

— Профессор Бинс говорил, что его ужалила прирученная им змея, а знак факультета — дань его смерти.

— Почти… Хотя нет — совсем не так. Те непростительные, что мы учим… ты учишь?!

— Учу я! Учу! — меня всего перекосило об одном воспоминании о заданиях Риддла и Гермионе, в свою очередь начавшей подозрительно коситься на мои пустые тетради, в которых вроде бы ничего и не написано, а с каждым днем они всё толще и толще. — По Непростительным немного осталось…

— Так вот, — Риддл успокоился и продолжил, — большая половина из них создана великим Салазаром. Любой, кто привнесет в этот мир новое заклинание, ставит на нем свою магическую подпись, как художник на картине, и оно никогда — слышишь меня? — никогда не причинит ему вреда, не подействует. И знаешь, кто автор нашей милой Авады?

— Салазар…

— Именно! А знаешь, как Салазар умер, и почему главная гордость Грифиндора — пресловутая храбрость?

— Нет…

Волдеморт наклонился ко мне и зашептал в ухо, явно получая удовольствие от того, что говорит.

— Нож в сердце, Гарри. Говорят, он вошел в его плоть по самую рукоять… А чей был нож? А Годрика! Слава его храбрости, прокравшейся сквозь века, великая слава…

* * *

Засунув руки в карманы, я брел по коридорам Хогвартса, замученный мыслями и размышлениями. Голова гудела, руки дрожали, меня бил озноб. Виной всему не простуда, которой уважающие себя маги просто не болеют, а именно этот гул в голове. Видно, Лорд прав и я действительно много думаю. Много думаю о том, как бы мне что‑то почувствовать, но такая замена эмоциям — поддельная, а не настоящая, жизнь. Иногда уставший организм просто хочет привалиться к стеночке и стать невидимым, или пробить кулаком стену… или вырвать директору бороду… или закричать от ярости и обиды или… убить кого‑то. С каждым днем я становлюсь все раздражительнее, дерзко отвечаю отцу и Лорду, и сжимаю кулаки, чтобы не надерзить еще сильнее. Как бы я не старался, но заглядывая утром в зеркало, всё еще вижу там недоброго человека, которому никто не хочет помочь стать другим, ведь сам он просто не может! Вчера Эрни МакМиллан на уроке Травологии передал мне корзинку с прыгающими поганками, но поставил её на стол со стуком и пренебрежительно толкнул в мою сторону. Еще недавно он и знать не знал, что такое парселтанг, а теперь корчит из себя возможную жертву и воротит свой толстый нос от моей змеиной персоны.

После занятия ко мне подбежала обеспокоенная профессор Стебль и схватила за руки, открыв мои ладони и поднеся их поближе к своему лицу.

— Гарри? Ты поранился?! Почему сразу не сказал, думаешь, я не могу тебе пом… — она внезапно замолчала и поправила очки. — Это не колючки, это…

Я выдернул руки, посмотрел ей в глаза и подтвердил:

— Да, профессор, это не колючки.

Она растерянно смотрела мне в след и не слышала ничего вокруг. Её полная фигурка у входа в теплицу казалась такой беспомощной. Женщина боролась с собой — попробовать помочь ученику или немедля бежать к подружке, коей числится Минерва? Судя по тому, как быстро она засеменила в сторону замка, перебирая тучными короткими ножками, выбор пал в пользу последнего.

Мои ногти так глубоко вонзились в мою кожу, что просто порвали ее, и красные капли крови падали на пол весь урок. Однако я не спешил лечить раны, а слушал себя, на минуту мне показалось, что с этими каплями из меня уходит ярость. Встретившись глазами с Эрни еще раз, я понял — действительно, показалось…

— Эй! — за моей спиной раздался прямо рык возмущения. — Куда прешь, швабр… А, это ты, Гарри! Привет!

— Привет, Дин. Мы сегодня уже четыре раза виделись.

— Ну да, ну да… Ты это… ходи осторожнее! — мальчишка улыбался так, словно ему кто рот растягивал. — А то споткнешься еще…

Завидев перед лестницей второго этажа Ремуса, я попятился, не имея ни малейшего желания беседовать с кем бы то ни было. Дин не увидел меня, я, понятное дело, не увидел его, так как шел задом, вот и произошло небольшое столкновение. Надо же, оказывается, когда тебя все боятся, это не так уж и плохо… вон как мальчишка скалится, готов меня расцеловать, не испытывая ни малейшего стеснения!

— Ну… ты шел куда‑то?

— Да, Гарри, шел. Нехорошо я как‑то шел, невнимательно…

— Да не страшно, продолжай идти.

— Можно?

— Можно, Дин, можно.

— Пока!

— Иди уже… — протянул я с недовольным видом и мальчишка убежал, однако совсем не в том направлении, в каком двигался ранее.

— Гарри!

Настала моя очередь рычать — отдохнуть перед измывательствами Трелони мне явно не удастся!

— Чего тебе, Рон?!

Рыжий добежал до меня, остановился, отдышался и выпалил на одном дыхании:

— Мама и папа приглашают тебя к нам в гости, чтобы обсудить вопросы перевода идиот… Джинни на факультет Салазара Слизерина и обещают, что никакие другие вопросы, включая вопросы о твоей несчаст… твоей матери и изувер… отца, подыматься не будут! Они хотят поговорить! — закончил он торжественно и выдохнол.

— Нет.

Рон совсем не удивился, а засуетился, вытащил из кармана листок бумаги и деловито затараторил: