Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

— Что‑то не так? — спросила она, немного отклоняясь.

— Ну что ты.

Резким движением он уложил ее на кровать, придавив своим телом.

Старший Малфой склонился над лицом девушки, легонько оттянув зубами ее нижнюю губу. И опять отстранился, продолжая нависать над Гермионой. Он ни на секунду не закрывал глаза.

— Почему так? — полушепотом спросила она, запуская руку за пояс его брюк и касаясь его губ своими.

Гермиона приподнялась, с усилием переворачивая дядюшку на спину и садясь на него верхом. Его тело хотело ее, и она чувствовала это, но в глазах оставалось… Презрение? Нет. Протест? Что‑то иное, неуловимое…

Девушка прижала его к спинке кровати, жадно целуя в шею и одновременно расстегивая пуговицы черной рубашки.

— Ну, скажи мне, — прошептала Гермиона, — скажи.

Он взял ее за подбородок и приподнял голову, ловя взгляд беспокойных карих глаз.

— Что сказать, миледи?

— Почему ты стал таким? — чувствуя, как подрагивает тело, прошептала она.

Он смотрел ей в глаза, тяжело дыша. Его грудь вздымалась под ней, и она чувствовала биение его сердца.

— Не люблю, — наконец произнес старший Малфой, — когда мне приказывают.

— Хм, — Гермиона подалась вперед, обдавая горячим дыханием его губы, — с учетом твоей… работы, это весьма странные амбиции.

Он подался вперед, повалив ее на матрас и опять придавив своим телом.

Гермиона рассмеялась.

— Не любишь, когда тебе приказывают?! Забавно. Забавную дорожку выбрала твоя свободолюбивая натура! — она повела телом, заставляя его лечь рядом с собой набок. Гермиона перекинула левую ногу через мужчину, с насмешкой глядя в серые глаза. На груди пылал пламенем янтарный кулон. — Только не надо мне рассказывать о том, как бедного юношу–праведника Люциуса Малфоя столкнули на темную тропинку! — Она скользила рукой по его телу. — Как он не хотел этого, плакал долгими ночами. Но судьба Пожирателя Смерти была подписана не им. И бедный, несчастный в душе мученик и праведник Люциус Малфой стал правой рукой Лорда Волдеморта! Не любишь, когда тебе приказывают?! — она сжала его тело, оставляя на коже белые полоски от ногтей.

— Я сам решаю… с кем мне спать! — он резко подался вперед нижней частью тела. Гермиона уже вся покрылась потом от сдерживаемого желания. И ее любовник тоже.

— Правда?! — она опять коснулась его губ, говоря эти слова. — Неужели это первый раз?

— Это твоя прихоть!

— Ну, сам виноват! — она стянула легкое платьице. — Твой образ располагает… Я ведь сразу понравилась тебе, — она глубоко вдохнула, заманчиво вздымая свою грудь. — А когда же… mon Pére намекнул?

— После Хэллоуина. — Его губы уже блуждали по ее коже.

— А раньше? — Говорить было всё сложнее. — Раньше… Ведь ты и сам…

— О, твой образ тоже… располагает. — Его руки скользили по ее бедрам, обрисовывали очертания вздрагивающего тела.

— Так что же изменилось?

Гермиона вздрогнула, чувствуя долгожданное проникновение. Говорить не было никаких сил.

— Тебе ведь нравится, когда тебе приказывают! — через пару минут выдавила она. — Любому Пожирателю нравится! — Ее рука судорожно впивалась в покрывало кровати. — Кто‑то более сильный. — Она конвульсивно хватала ртом горячий воздух. — Или мудрый. Просто ты меня такой не считаешь, правда, Люциус? — слова давались с трудом, дыхание сбивалось. — В этом проблема?

— Больше нет. — Она вскрикнула: таким резким было его движение при этих словах. Вскрикнула и засмеялась — чужим, похотливым голосом.

Он кусал кожу на ее плечах и шее, а она смеялась тихим, сдавленным от удовольствия смехом. Она выгибалась дугой в пламени страсти и жара янтарного кулона, жадно искала губы любовника своими.

В эти минуты Гермиона Грэйнджер была абсолютно счастлива.

* * *

Во второй половине дня наследницу Слизерина ждала еще одна победа. Точнее, почти что победа. Откровенно говоря, она побаивалась этого разговора. Но ему суждено было состояться, и именно сейчас.

Гермиона сидела в кресле, глядя в чернеющие глаза Северуса Снейпа. Он долго смотрел на нее, прежде чем заговорить.

— Похоже, нам надо всё выяснить, — наконец начал он. — Я не… — Снейп закусил нижнюю губу, о чем‑то раздумывая. — Кадмина, мои отношения с Нарциссой Малфой остались в прошлом. Мне неприятны воспоминания, которые… Которые вам удалось увидеть, — он отвернулся, начиная прохаживаться по комнате. — Не думал, что вы сможете так продвинуться в первое же наше занятие. Я поступил неосторожно и поплатился за это — теперь мне придется рассказать вам то, что сам я желал бы забыть. Но не могу.

— В этом нет необходимости.

— Темный Лорд полагает иначе. Кадмина, я могу рассказать вам это. Это не… Это просто неприятное воспоминание для меня. Ничего секретного. Во всяком случае, для вас.

— Я слушаю. Хотя, кажется, всё и так ясно.

— Нет, не ясно, — дернул плечами Снейп. — Полагаю, ваш дружок… простите, бывший дружок Поттер поведал вам и мистеру Уизли о том, каково было мое положение в школьные годы?

— Н… нет, — Гермиона слегка растерялась.

— Неужели? — прищурился Снейп. — О, как благородно с его стороны. Ну что ж. Это придется сделать мне, — он опять отвернулся. Гермионе стало не по себе. — Ваш покорный слуга в этот период своей жизни был маленьким, сереньким загнанным мышонком, — невозмутимо продолжал мужчина. — Поверьте, эти воспоминания еще более неприятны. Однако не будем отвлекаться.

В первые годы учебы у меня был всего один друг. Девочка. Ведьма. Я сам отыскал ее еще до того, как мы получили письма из Хогвартса. Она жила неподалеку, родители ее были магглами, как мой отец, и мы очень сблизились потому, что я мог дать ей ответы на многие вопросы. Потом мы оказались в школе. Я был уверен, что мы оба попадем туда, с тех самых пор, как убедился, что она — ведьма. Но мы оказались на разных факультетах: я — на Слизерине, — он выдержал небольшую паузу, собираясь с духом, — а Лили Эванс — на Гриффиндоре.

— Лили Эванс — это же мама Гарри! — подскочила Гермиона.

— О да, — мрачно подтвердил Снейп. — Будущая мать Гарри Поттера и моя лучшая и единственная подруга в те годы.

Мне было сложно сблизиться со своими однокурсниками, Кадмина. На Слизерине не слишком жалуют полукровных волшебников.

Когда я поступил в школу, на пятом курсе нашего факультета училась девушка, которая… — он вновь на минуту умолк. Гермиона ждала, затаив дыхание. — Вам может показаться это странным, но Нарцисса Блэк казалась мне повзрослевшей Лили. В них было что‑то неуловимо общее, необъяснимое. Эта девушка завораживала, меня будто магнитом тянуло к ней.

Сначала, конечно, боялся даже подойти, но со следующего года мы подружились. Я, робкий второкурсник, просто пытался чем‑то помогать Нарциссе в меру сил. Ее это забавляло.