Нэнси Фармер - Земля Серебряных Яблок

Джек разом приободрился. Славный старина Бард! Перехитрил злющую эльфийскую королеву!

— Это еще что такое? — спросил отец Север, указывая на руку Джека.

— Маргаритка. Ее мышь принесла.

— Да ну? — Монах поднял глаза к темному потолку. — Я вот все гадаю… — Он помолчал. — Воздух здесь свежий, порою я даже чувствую запах дождя. А внутрь проваливаются мыши-полевки и землеройки…

— Но все эти зверьки глубоко под землю не зарываются, — подхватил Джек. — Знаете, господин, когда мы сюда шли, нам казалось, мы спускаемся вниз…

— Но Эльфландия — это земля иллюзий! — закричал отец Север. — Конечно же! И как это мне сразу в голову не пришло? Существа, которым ничего не стоит возвести дворец из воздуха, с легкостью внушат нам, будто мы спускаемся, в то время как мы…

— В то время как мы поднимаемся! — докончил Джек.

Оба как по команде вскинули глаза к потолку. Джек даже и не задумывался о том, чтобы вскарабкаться наверх — просто не видел в том смысла. Но если они находятся у самой поверхности, так можно прорваться наружу, и…

Дверь распахнулась. Сквозь проем можно было разглядеть притиснутого к стене Гутлака и Брюда с факелом. Но час доставки еды еще не настал. Пикты явились с другой целью, и вряд ли благой. Джек крепче сжал в руке посох, а другой рукой взялся за деревянную доску, готовясь швырнуть ею во врага, если понадобится. Из темноты вынырнули Торгиль с Пегой. Даже отец Суэйн выполз из своего угла.

В темницу ворвалась леди Этне — и рухнула на колени к ногам отца Севера.

— Я пыталась! Я делала все, что могла! — зарыдала она.

— Ну полно, полно, дитя, — увещевал отец Север, гладя ее по голове. — Расскажи, что тебя гнетет. Я постараюсь помочь тебе.

— Здесь уже ничего не поможет, — простонала Этне.

— В том-то и беда с новообретенной душой, — мягко проговорил монах. — Это все равно что вывести лодку в неспокойное море. Ты любишь слишком пылко, ненавидишь слишком бурно. Терпишь невыносимые муки из-за пустячных обид, задыхаешься от радости от первого же доброго слова. К смертности надо попривыкнуть.

— Я не о своей душе тревожусь, — промолвила Этне, поднимая взгляд на отца Севера. Губы ее дрожали, в глазах стояли слезы. — А о твоей.

— Моя душа в руках Господа.

— Ты не понимаешь! Прибыл гонец сам-знаешь-откуда. Мы все званы на праздник летнего солнцестояния.

Джек ни за что бы не подумал, что измученный недугом отец Север может выглядеть хуже чем есть, — и ошибался. Лицо монаха сделалось белее мела, он задрожал всем телом.

— Званы все до единого?

— Я спорила с матерью, я часами ее уговаривала. Умоляла ее освободить тебя, но она до смерти перепугана. Она говорит, выбирать — им. Говорит, они рассердятся, если подсунуть им второсортный товар.

— Когда? — Вопрос прозвучал еле слышно — точно шорох свечного пламени.

Джек, Торгиль и Пега придвинулись ближе. Казалось, будто у отца Севера не осталось сил даже слово выговорить.

— Ссскоро, — прошипел Брюд.

Все так и подскочили от неожиданности. Взгляда пикта горел, как волчьи глаза в чаще. Он поднял выше пылающий факел и протянул руку к волосам Этне.

— Прочь! — вскричала она, вскакивая на ноги.

В мановение ока Этне вновь перевоплотилась из перепуганной девочки в гордую дочь эльфийской королевы. Брюд отпрянул, заслоняясь рукою — точно отводил удар.

— Я могу приказать, чтобы тебя вышвырнули во Внешний мир! — прорычала Этне. — Я могу навеки изгнать тебя из Эльфландии. И ты проведешь остаток жизни, распростершись на стылом склоне холма — тщетно умоляя, чтобы тебя впустили внутрь.

— Ннннееееет, — простонал пикт, падая к ее ногам.

А Джек опомниться не мог: так потрясла его произошедшая с Этне перемена.

— Оставь нас, жалкий червь! — приказала она.

Брюд опрометью кинулся вон. А Этне сей же миг вновь превратилась в заплаканную, несчастную девочку.

— Я тебя не брошу, — прошептала она, целуя отцу Северу руку.

И выбежала — так же стремительно, как и вошла. Дверь за нею тут же заперли.

— Бесстыжая девка, — выругался отец Суэйн, пожирая взглядом то место, где только что стояла эльфийская дева. — Искусительница. Распутница.

Тут его внимание отвлеклось, и аббат вновь забился в свой угол, бормоча что-то себе под нос.

— Не понимаю, из-за чего столько шуму-то? Мы, люди Севера, праздник солнцестояния любим, — пожала плечами Торгиль. — Вот Олав Однобровый, бывало, мастерил огромное колесо, обвязывал его соломой, поджигал — и пускал вниз по холму от чертогов короля Ивара. Это чтобы тролли дважды подумали, прежде чем на нас нападать. А еще в канун солнцестояния открываются горы и наружу вылезают тролли, ищут, с кем бы подраться. И внакладе не остаются, клянусь Тором! — И воительница заулыбалась приятным воспоминаниям.

Джек видел: Торгиль так и не поняла, зачем приходила Этне. А ведь их не на развеселый праздник зовут. Достаточно взглянуть на лицо отца Севера, чтобы понять: надвигается что-то страшное. А ведь Бард еще в Дин-Гуарди предупреждал: «Эльфы гостей не жалуют — кроме как в канун летнего солнцестояния». Брат Айден, помнится, на это ответил: «Лучше вам в тот день держаться от эльфов подальше».

— Отчего Этне так расстроилась? — недоумевал Джек. — И откуда тут взяться летнему солнцестоянию, если в Эльфландии время стоит на месте?

— Летнее солнцестояние наступает тогда, когда они скажут, — объяснил отец Север. — В аду время ничего не значит.

— О чем вы? Что с нами будет? — пискнула Пега.

Монах глубоко вздохнул и стиснул в кулаке оловянный нашейный крестик.

— Мне должно подать пример юным, — прошептал он. — Нет, я не имею права молить о милосердии.

Отец Север глядел на Джека, Пегу и Торгиль, не отводя глаз.

— Давным-давно эльфы попытались остановить время — но сил у них для этого не хватало. Тогда они попросили о помощи силы тьмы.

— Ой! Что-то мне это не нравится, — охнула Пега.

— Но за такие вещи всегда приходится расплачиваться дорогой ценой. Эльфы продлили свои годы до бесконечности: стареют они, лишь покидая заколдованную страну. Но в обмен в канун летнего солнцестояния они обязаны выплачивать адову десятину. Они выбирают сочную, откормленную душу — и передают ее чертям. Обыкновенных грешников, как, скажем, карманные воришки, демоны презирают. Там, дескать, и поживиться-то нечем. А больше всего им по вкусу хороший человек, предавшийся злу. Мужчина или женщина — им все равно. Демоны не слишком-то привередливы.

— Мне случалось воровать по мелочи. Я им не понравлюсь, — с надеждой предположила Пега.

— Да, ты, дитя, им ни к чему. — Отец Север вымученно улыбнулся, отчего вид у него стал совершенно загробный. — Все то зло, что ты содеяла, даже бесенку — на один зуб.