Джон Норман - Убийца Гора

Затем мы вывалили из сундука огромный запас маленьких бутылочек, пузырьков и брошек и договорились, какая из них будет соответствовать какой фигуре.

Меньше чем через час все уже было готово, и я прочел Суре краткий вводный курс об основных правилах игры и элементарных комбинациях. В течение следующего часа она, иногда путаясь, нерешительно попыталась перенести новые знания в конкретные перемещения фигур, не слишком, надо признать, глубокие по своей эффективности, но всегда обдуманные и логичные. Мы долго обсуждали каждый ход, рассматривая его сильные и слабые стороны, уделяя внимание его последствиям, пока она не воскликнула наконец: «Понятно!» – и мы не переходили к следующему.

– Нечасто встретишь женщину, которую увлекла бы игра, – признался я.

– Но ведь это так красиво! – воскликнула она.

Мы играли недолго, но даже за столь краткий промежуток времени её ходы раз от разу становились все более точными, эффективными и дальновидными. Мне пришлось уже меньше указывать ей на то, каким образом следует развивать дальше ту или иную разыгрываемую ею комбинацию, и больше внимания уделить защите своего собственного Домашнего Камня.

– Ты действительно никогда прежде не играла? – удивился я.

– А что, у меня уже получается? – с видимым удовольствием спросила она.

– Да, недурно, – признался я.

Эта женщина начинала восхищать меня. Я не мог поверить, что она играет впервые в жизни. Стало ясно, что мне удалось столкнуться с одним из тех редких типов людей, которые обладают замечательной врожденной способностью к игре. У неё ещё ощущались определенные шероховатости и недостаточное владение ситуацией на доске в целом, но судя по тому, сколь стремительно она прогрессировала, все эти недоработки можно было очень скоро устранить. Ее лицо раскраснелось от возбуждения, глаза радостно засверкали.

– Захват Домашнего Камня! – с торжествующим видом объявила она.

– Может быть, ты лучше поиграешь на калике? – предложил я.

– Нет-нет! – воскликнула она. – Еще партию!

– Ты ведь всего лишь женщина, – напомнил я ей.

– Пожалуйста, Куурус, сыграем ещё.

Я неохотно начал расставлять фигуры. На этот раз она играла желтыми.

С несказанным изумлением я наблюдал, как на моих глазах она разыгрывает дебют Сентиуса – один из наиболее сложных и мощных дебютов, сковывающий развитие фигур противника, особенно движения писца убара, и делающий его защиту весьма проблематичной.

– Ты правда никогда раньше не играла? – снова начал допытываться я, считая нелишним окончательно выяснить этот интересный момент.

– Правда, – ответила она, не отрывая взгляда от нашей импровизированной доски и изучая её с таким вниманием, с каким ребенок рассматривает новую игрушку.

Когда наступил черед четырнадцатого хода красных, моего хода, – я посмотрел на неё особенно внимательно.

– Как, по-твоему, мне следует сейчас ходить? – спросил я.

Она напряженно всматривалась в расположение фигур на доске, просчитывая в уме возможные варианты.

– Некоторые мастера предлагают выдвинуть убара к писцу, на клетку три, – пояснял я, – другие рекомендуют отвести лучника убары к убару, клетка два.

Несколько секунд она обдумывала эти варианты.

– Думаю, лучше выдвинуть убара к писцу, – ответила она.

– Согласен.

Я переставил своего посвященного убара – пробку от флакона – к писцу, на клетку три.

– Да, этот ход действительно сильнее, – кивнула она.

Ход, конечно, и вправду был самым сильным в данной ситуации, но, как оказалось дальше, даже он не принес мне успеха.

Шестью ходами позже Сура, как я и боялся, решительно придвинула своего убара – маленькую бутылочку к убаре, на клетку пять.

– Ну, теперь вам трудно будет ввести вашего писца убара в игру, – сказала она и, на секунду задумавшись, добавила. – Да, очень трудно.

– Да знаю я, знаю! – чувствуя, как во мне начинает нарастать раздражение, огрызнулся я.

– Вероятно, самым лучшим сейчас в вашем положении было бы пойти на размен фигур и таким образом попытаться разрядить обстановку, – продолжала она.

– Действительно, ничего другого мне не остается, – признал я.

Она рассмеялась. Я, не удержавшись, усмехнулся тоже.

– Ты замечательно играешь, – сказал я.

Мне частенько приходилось сидеть за игровой доской, и я считался, даже по мнению выдающихся мастеров этого искусства, отличным игроком, однако теперь мне стоило неимоверных усилий защищать свою честь перед этим красивым, три часа назад впервые взявшим в руки фигуры противником.

– Это просто невероятно.

– Мне всегда хотелось научиться играть, – призналась Сура. – Я чувствовала, что у меня это получится неплохо.

– У тебя это получается великолепно, – ответил я.

Я, конечно, знал, что это в высшей степени умная и способная женщина, я почувствовал это буквально с первой нашей встречи. Но даже если бы мне и не довелось познакомиться с ней лично, я мог бы составить о ней такое же мнение уже по тому, что она вполне оправданно считалась лучшей наставницей рабынь в Аре, чего она, естественно, не могла бы добиться без определенных дарований, подкрепленных незаурядным интеллектом, выделявшим её среди всех остальных преподавателей – людей, безусловно, хороших способностей.

– Вам нельзя сюда ходить, – предупредила она. – Так вы на седьмом ходу потеряете Домашний Камень.

Я внимательно изучил положение фигур на доске.

– Да, – наконец с неудовольствием признал я, – ты права.

– Вам лучше подвинуть первого наездника к убару, на клетку один, – посоветовала она.

И снова правда была на её стороне.

– Но тогда, – продолжала она, – я поставлю своего писца убары к посвященному убара, на клетку три.

Я повертел в руках своего обреченного убара и положил его на нашу импровизированную доску, признавая свое поражение.

Она захлопала от радости в ладоши.

– Может, тебе лучше поиграть на калике? – с тайной надеждой спросил я.

– Ну, Куурус! – воскликнула она.

– Ладно, – ответил я, в очередной раз расставляя фигуры и размышляя над тем, как хорошо было бы переменить род наших занятий и, возможно, заинтересовать её чем-нибудь ещё более подходящим для женщины и не столь сокрушительным для моего чувства мужского достоинства.

– Ты говорила, – напомнил я, – что Хо-Ту часто сюда заходит.

– Да, он очень добрый человек.

– Старший надсмотрщик дома Кернуса – добрый человек? – усомнился я.

– Да, в самом деле, и очень терпеливый.

Мне вспомнился плечистый, часто угрюмый Хо-Ту с неизменным кривым ножом на поясе и шокером.

– Но ведь он добился освобождения благодаря поединкам на ножах, – напомнил я.

– Да, но это было ещё во времена отца Кернуса. А тогда поединки проводились тупыми ножами.