Константин Калбанов - Вепрь-3

Вот он. Высокий, статный, движется так, словно все время настороже и готов к нападению, походка уверенная и мягкая одновременно, ну да, чисто котяра матерый и жизнью битый. Такого враз не срубишь, а глянув предпочтешь отойти в сторону, потому как опасностью от него веет за версту и лицо безобразное тут вовсе не при чем. Хм. А ведь не такое уж и безобразное, оно скорее… Растерянное. Эвон встал при входе, быстро осмотрелся и прямиком к ней. Что это? Походка. Она словно изменилась. Руки собственной жизнью живут, эвон пистоли ощупал, потом отдернул кисти, да губами зашевелил, словно самого себя ругаючи, тут и недовольство на челе легко различимо. Горе у нее, а вот глядючи на него едва не прыснула, насилу сдержалась, но уголки губ все же слегка дрогнули. Заметил. Покраснел словно девица. Ой. А чего это у нее щеки-то горят и сердечко забилось часто-часто, а в груди какой-то холодок прокатился.

— З… Гхм. Здрава будь, боярышня.

— И тебе, кхм, здравствовать, Добролюб, — надо же и у нее в горле перхает. Да что же это сегодня такое творится-то? А то и творится, что слова прадеда из головы не идут. Нешто правда? Да, похоже что-то такое есть.

— Мне мои хлопцы сказывали, искала ты меня. Так я, вот… Ну… Внимаю.

Эвон даже растерялся. Интересно он себя боится или ее? А может о приличии печется, чтобы молодка глупостей каких не наделала по неопытности своей.

— Присел бы. Разговор к тебе имеется, а так только голову задирать.

— Не по чину, мне рассиживаться с тобой за одним столом.

Вообще-то, доля истины в том есть и не малая, но с другой стороны говорить приходится громко, так что и посторонние уши слышат, а к чему посторонним внимать то, чего они слышать не должны. Виктор все прекрасно понял, да и первые мгновения растерянности уж прошли, поэтому он легко согласился с требовательным взглядом и присел. Его дело упредить. Не прислушалась, что же баба взрослая, мать уж, так что свой разум имеет. Да и чего ей собственно опасаться досужих разговоров, эвон за спиной стоят два дюжих холопа, при оружии, эти честь госпожи соблюдут.

— Слушаю тебя, боярышня, — ну слава Отцу небесному, хоть голос слушаться стал, хотя холодок из груди никуда не делся.

— Не ведаю, слышал ли, о том, что с мужем моим приключилось?

Как не слышал. О том, уж сколько времени Астрань судачит, новость уж и не новость, а так, старая сплетня. Не сказать, что он обрадовался тому известию, но и воспринял холодно. А с чего ему горем убиваться или сочувствием проникаться? Любви промеж них отродясь не водилось. Мало того, он точно знал, случись возможность, постарался бы схарчить его молодой боярич, да так, чтобы и косточек не осталось.

— Слышал, боярышня, — холодно ответил он. Вот о ком, о ком, а о Бояне говорить ну никакого желания.

— Свекр мой, выкуп богатый тому разбойнику посулил, да тать отверг серебро.

— И то ведаю. Как и то, что смерти он грозился придать Бояна лютой.

— Все так. Я хочу вызволить мужа.

Если в начале какая растерянность была и щеки алым полыхнули, то теперь голос тверд и в нем трепет слышится и трепет тот к суженому относится. Щеки еще ярче полыхнули, но на лике не растерянность, а тревога и в глазах боязнь. Люб он ей. А чего ты собственно хотел, чтобы по тебе она сохла? Дурень, стоеросовый. Раскатал губу.

— А я-то тут причем? — Хм. Резко как-то получилось. Спокойно. Ну да, хочет она мужу помочь, что же тут такого особенного, это ведь не повод так разговаривать с той, кто стоит выше тебя не на ступень, а куда как выше. Эвон, тебя куда решили услать, чтобы тебе разум не застило. — Ты прости, Боярышня, да только то дело боярина Вяткина и рода его, ко мне касательства не имеющее. У меня своих забот полон рот, и людишек за коих я в ответе в избытке.

— Боярин Вяткин, сам отправился в Астрань, дабы нанять корабль да отправиться на поиски того разбойника, да только с полдороги его развернул Великий князь и повелел обратно в стольный град вернуться.

— Насколько мне помнится, у него есть и иные сыновья, так что кому заняться делами семейными найдется.

— Добролюб, нешто не понимаешь, что пока они учнут действовать, времени много минует. Его и без того прошло изрядно. Тут каждый день на вес золота.

— Нешто хочешь, чтобы я в одного, твоего суженного из плена вызволил? Так забот у меня полным полна коробочка.

— Но того, что то тебе не по силам не сказываешь?

— Мало ли о чем я не сказываю, так то не значит, что мне все по плечу.

Возмущению Виктора не было предела. Да, он любил Смеяну, любил всем сердцем и всем остальным, чем там можно было любить, но вот так легко воспринять то, что его хотят отправить на явную смерть, ради спасения другого, того, кто люб он не мог. Не просто не мог. Его трясло от злости на эту бабу. Вот поди и издохни, но доставь мне моего суженного ряженного. Картина маслом, блин.

— Выкуп за Бояна обещан великий, — продолжала гнуть свое Смеяна, — как сладишь дело, все то серебро твоим будет. Не сумеешь возвернуть его живым, только тело доставишь, — голос предательски дрогнул, — получишь половину. А как голову татя того с телом мужа моего, так и все сполна.

— Прости, боярышня, но серебра у меня в избытке и заботами иными голова переполнена.

— Стало быть, добро родом моим тебе привнесенное вот так легко позабудешь?

— Добро говоришь. Добра от рода Смолиных я видел в избытке, вот только счеты меж нами все уж разрешены, за все я сполна отплатил. Или еще какой должок припомнил воевода батюшка. Так ты сказывай, я долги завсегда возвертаю, да со сторицей.

Слова сквозь зубы цедит и теперь она видит перед собой зверя лютого и непокорного. Не только она, эвон холопы напряглись и вперед подались, дабы случись, упредить и за хозяйку вступиться. От Добролюба сейчас опасность исходит волной, ее руками пощупать можно, густая как кисель у доброй хозяйки. Вепрь. Как есть Вепрь. Вот только нет в ней страха. Что это? Никак она им любуется? Дикий. Необузданный. Такой… Такой… Если кто с тем и справится, так только он. Прав старый Радмир. Тысячу раз прав.

— Гвоздь, Лунь, отойдите.

— Дак…

— Кому сказано.

Ого! Мы еще и гневаться умеем. А на личике ни страха, ни растерянности. Настоящая внучка своего деда и дочь своего отца. Чего же ты мне поведать такого запредельного желаешь, чтобы уши чужие не слышали. А может и мне того… Отойти от греха подальше, что-то подсказывало, что сказанное ему может не понравиться. Уж больно решительный у боярышни вид. Опять же, сорвался. Отец небесный, сколь раз сам себе пенял на то и снова здорова.

— Поклон тебе Добролюб от деда. Прости, сразу запамятовала передать.

— Сказывал же, нет у меня долгов перед воеводой, как и перед батюшкой твоим, — вновь загоношился Виктор.

— Не от моего деда поклон-то, а от твоего. Так и сказывал, кланяйся мол внучку.