M. Nemo - Песнь Люмена

— Не имеет значения.

Вопрос во взгляде.

— Ты!.. — Люмен не успел договорить.

— Ведь тебя злит не то, что я пыталась манипулировать тобой, а то, что у меня получилось.

Злая усмешка.

— Пытаешься дать мне замену.

— Ты ведь нуждаешься в подобных связях, друзьях, братьях. Я всего лишь хочу напомнить тебе вкус жизни.

— Зачем?

Другого бы это испугало, Кайла осталась невозмутимой.

— А зачем ты там лишённый жизни внутри?

Он замолчал, как если бы его самого задули изнутри. Это была правда, и Люмен не смел оспаривать её.

— Для мира стараешься, — только и выговорил он.

— Нет, — Кайла подошла совсем близко, а пальцы ног выглядывали из-под подола, когда она ступала по расстеленным шкурам. — Для тебя. Живи сейчас. Пока есть возможность, живи. — Они были одного роста, так что Кайла говорила, почти касаясь его губ. — Я столько могу показать тебе, открыть. То, о чём ты даже не догадываешься. Ведь… — Кайла остановилась, голос дрогнул. Она не договорила.

Утром звёзды светили ярко, и снег стлался белым полотном. Под мерцание костров, под блеск жадных глаз он вышел к пепелищу. Пепел прилипал к сапогам, а воздух пах горами. Дышать было легко, но нечто тяжёлое подымалось внутри и заполняло горло.

Смотря на собравшихся людей, Люмен сказал:

— Мы нападём на Небесный Чертог!

Ответом ему было зарождающееся ликование.

— И сокрушим его. — Он почти кричал, а кругом зажигались огни. Начинали бить барабаны.

— Новости. Новости!

Гонец с бледным лицом и горящими красным щеками успел выбежать, прорываясь через людское кольцо.

— Новости о Чертоге!

Стало очень тихо, но так же били барабаны.

— Они выходят и строятся у Великой Горы.

— Завтра мы сокрушим его! — вскричал Люмен и повернулся в сторону Кайлы. Взгляд её был таким же тёмным.

Утро. В Ушаде есть старая статуя, сделана она не изо льда, как принято у иовов, да и не отличается особой изысканностью. Статуя вырезана из грубого камня, шершавого как само море и такого же вечно шепчущего. Многие поколения сменились, а никто и не помнил, когда та появилась. А кто статую создал — так вообще не задумывались. Не могло быть у неё творца.

Лицо некогда было гладким и выразительным, но и тогда не имело узнаваемых черт. У Императора нет лица, вот и здесь он был лишь образом. Да и за прошедшее время только глаза да губы ещё угадывались на статуи, руки с открытыми ладонями, изгиб одеяния, закрывающего ступни.

Это было единственное Его изображение на всей планете, никто и не решился бы на подобное. И уж кем был творец статуи, о чём помышлял — только та так сроднилась с замком, что никто уже и не думал прятать древнее изваяние.

У статуи были обкрошившиеся пальцы рук, кончик мизинца давно отпал. Со спины часть одеяния открылась как оголённая кость, оставляя только грубую фактуру. Но что-то было в самой статуе, что-то родное. Отчего к ней часто приходили постоять рядом или обратиться с тихим разговором. Так бывало до сегодняшнего утра.

Верёвки взмыли вверх. Впервые здесь заплясал свет факелов. Как заезжие шуты из далёких земель, огни плясали по стенам и потолку. Верёвки затянулись на голове с мудрыми глазами без зрачков.

Люди закрепили их концы в механизмы, прикрепили те к полу. В тишине колёса пришли в движение и принялись пожирать на глазах натянутые до предела верёвки. Одна заскрипела. И статуя поддалась.

Накренившись безмолвно, вдруг обрушилась вниз и разбилась на большущие куски грубого камня. Статуя не была сделана из кристалла. И впитав миллионы непроизнесённых слов, осталась лежать пыльной грудой по гладким плитам.

Так было в Ушаде. Иначе встрепенулся Легион.

Слух сыновей был обращён к единственному, кто стоял в центре и говорил со всеми разом, не обращаясь ни к кому отдельно.

— Мы — хранители Небесного Чертога, слуги и воины единого истинного закона. Мы были созданы для его защиты любой ценой и от любых угроз, как внешних. — Тут он сделал паузу. — Так и внутренних. — В громогласной тишине он приковывал в себе внимание, точно прорезь света в ночной густоте. Хеварин, легионер среди легионеров, продолжил умудрённую неоспоримой правотою речь. — Мы созданы с единственной целью, мы — воплощение её. Но что происходит с нами, почему, братья мои, вы остаётесь слепы и глухи? Кто не даёт вам увидеть правду? Но не ваша в том вина, а темноты, что загораживает свет.

— Свет? — Лукас оборвал речь, выступив из толпы, — о чём ты говоришь?

— Что тут происходит? — следом появился Шайло.

За ним показались и Гавил, Тобиас, Рамил, Диан и Туофер.

— Не знаю, — ответил Лукас.

Тогда Шайло переспросил.

— Хеварин, о чём ты?

Тот обернулся к брату и с почтением, кое требовало положение Шайло в Чертоге, заговорил:

— Как и подобает верным сыновьям Императора, мы должны быть наготове, если нечто будет нести угрозу мировому порядку.

Тогда Хеварин отвернулся от Шайло, вновь устремляясь к собранию.

— Сейчас нам должно обратить умы к тому, что происходит с Небесным Чертогом. Уже отдан приказ и войска выходят к Великой Горе. Скоро и мы отправимся туда. Но я хочу знать, с какой целью, что может угрожать нам? И почему ни одного слова не было сказано о происходящем? Мы — первые Его дети, созданные в Его совершенстве. Нас держат в невежестве как неразумных.

— Не сей смуту, — Шайло подошёл ближе к Хеварину, — как сыну Императора, тебе полагается иметь почтение к Нему.

— Что я слышу?! Мне выказывают обвинение в нелюбви к Нему!

Послышался неодобрительный гул.

— Но именно из-за любви я хочу знать, чтобы суметь защитить миропорядок. Почему Отец наш молчит, когда все ждут Его утешительных слов? Почему с нами говоришь только ты от Него? Я в смятении, брат мой, как и многие здесь. Мы не знаем, что происходит и что должны делать.

— Подчиняться.

— Лукас.

Тот послушно замолчал, Шайло снова попытался образумить Хеварина. Тот выглядел иначе сегодня, не смотря на скучающий вид, глаза сияли по-особому и было в них нечто опасное, что Шайло уже видел и потому ясно почувствовал надвигающуюся угрозу.

— Я всего лишь хочу знать. — Повторил Хеварин бесхитростно. — Но так же меня интересует, куда исчезла одна из нас. — Все тут же поняли, о ком он говорит. — Эва.

Шайло заметил, как напряглись братья рядом, Тобиас пытался оставаться невозмутимым.

— Эва следует своему предназначению, — ответил Шайло.

— Разве наше предназначение различно? — Не унимался оратор.

— Таков приказ Императора.