Мария Чурсина - Императрица и ветер

- Я была дома! - корочка льда треснула, и из-под неё вынырнули языки пламени. Кел почти закричала, только шипящий сзади проклятия Рауль заставил её сдержаться. - Я весь вечер была дома. Приняла ванну, посмотрела фильм, сделала маску.

- Ты не веришь, - прошептала Маша. - На колени.

- На ко...

Маг дёрнулся к ней, повернулся на стуле так, что скрипнули ножки по деревянному крашеному полу.

- Или убирайся отсюда, тварь, - улыбнулась Маша ему в глаза.

- Ничтожество, - языки пламени почти что лизнули монитор с той стороны. Кел вышла из себя. И шипели помехи.

- Нет, - судорога свела горло, Маша поцарапала его едва отросшими ногтями. - Не называй его так.

Зелёная скукожившаяся краска крошилась под пальцами, пол рядом с кроватью был уже осыпан крошечными осколками краски.

- Я была беременна. Вчера вечером я сделала аборт. Есть справка. Хочешь, я покажу. Приезжай только. Отпусти её, - голос сбился. На этот раз - слёзы.

- Скажи: я не могу больше выносить этот обман. Прощай, - прохрипела Маша, как будто ей в ответ. На самом деле не ей. На самом деле своему отражению в зеркале, которое так хотело убивать. - Он мне так тоже сказал. Что не может выносить обман.

Вспучившаяся зелёная краска, царапины на ладонях, и подушечки пальцев становились блекло-зелёного цвета. Горло онемело.

- Прощай, - пальцы скрючились в дикое подобие птичьих когтей.

- Что? - дёрнулся маг.

- Маша, что там происходит? - Рауль не выдержал сумасшествия первый, но царапины уже не помогали снять оцепенение с горла.

- Нужно говорить так - прощай, - произнесла Маша горько. - Пойми меня правильно. Прощай. Я знаю, как нужно говорить. А ты отвечаешь - пока. Просто - пока. Иначе он не поймёт. Скажет - истеричка. Скажет - ничего не должен. Скажет - а она беременна.

- Маша, да что с тобой такое?!

- Она беременна! - голос лезет на самые высокие ноты, от него смолкает вьюга за окном. Прислушивается. Маша и сама прислушивается к своему крику. Он висит под потолком. В краткое мгновение тишины её крик смотрит на неё полными скорби глазами. - Нет. У неё нет справки. Она всё врёт.

- Маша!

- Нельзя. Нельзя добиваться любви силой. Скажет - истеричка, ничего не должен, не звони. Тварь. Нет. А она беременна. Я не знаю, где выход. Отдайте мне ту баночку с кислотой. Или пистолет. Лучше пистолет.

Судорога отпускает горло, и Маша понимает, что может кричать - надрывно, долго, о том, что выхода нет.

Во внезапно глубокой тишине после её крика осторожно появляется голос Кел.

- Ты вернёшься?

- Да. Да, да, да.

Он вернётся, как же. Как бы ни хотела Маша услышать от него ещё одно веское "прощай" - а в её груди поселилось желание убивать, разрушать, чувствовать свою вину. Знать, за что с ней так поступили.

Это всё жар, просто жар, а таблетка осталась в сумке, а сумка упала на вымытый пол книжного магазина. Туда же осела мёртвой бабочкой книга с именитым детективом в главной роли. Его речь проткнули каблуком. Нет у него больше речи.

Прощай, Маша.

Она стонала потом. Не из-за боли, не потому что ломило кости и не согревало одеяло в дуэте с курткой. Она хотела попросить помощи, но не знала, как это делается. Она хотела плакать, но мешал металлический стержень внутри.

- Договорились? - Маша открыла глаза, когда на комнату опустился сумрак, а по компьютеру больше не ползла змейка связи. Маг шёл из одного угла комнаты в другой.

- Да. На завтра.

Кажется, тогда водворилась ночь.

"Скорее бы утро", - подумала Маша и открыла глаза: наставало бесцветное зимнее утро. На карнизе по ту сторону стекла примостился воробей. Взъерошенный, пухлый. Несколько секунд они с Машей смотрели друг на друга, потом воробей отвернулся.

Ласкали стекло снежинки, летящие наискось. Маша села на кровати, оттолкнула с себя измятое одеяло. Хотелось лечь обратно и не видеть никакого утра, но ещё больше хотелось пить. Она вспомнила, что сегодня окажется дома и попробовала улыбнуться.

Воробей спорхнул с подоконника в бледную вьюгу. По дороге на кухню Маша старалась не хвататься за косяки и ручки шкафов. Не давал стержень внутри, изрядно проржавевший этой ночью, но всё ещё не сломленный. Взять бы топор и врезать раз.

Топор. Нет, стакан с водой. Она как заклинание повторила про себя - хочу пить. В доме было тихо. Так тихо, что только снежинки царапались в окно. В прихожей на гвозде висела куртка Дарси.

В кармане куртки лежали ключи - Маша вспомнила и усмехнулась. Оторвала от памяти кусок. В доме было очень тихо. Даже в ванной - где-то за закрытой дверью - не журчала по трубам вода.

По карнизу цокали коготки воробья. Интересно, того самого? Маша зашла на кухню и остановилась в дверном проёме, всё же уцепившись за косяк.

В узком промежутке между обеденным столом и пожелтевшей от жира плитой лежал маг. Лицом вниз, и кровь растеклась по промежуткам между крашеными досками пола. Маша опустилась на табурет.

На столе, рядом с кружкой, в которой застыл вчерашний чай, лежал его пистолет. Вчера пистолет тыкался ей в висок, как целовал бы неумелый любовник, а сегодня он просто разлёгся на голой столешнице. Как любовник, который остался очень доволен собой.

- Прощай, - сказала Маша развороченному затылку мага.

...Она собиралась и тревожно оглядывалась. В левый карман куртки - его мобильный телефон. Здесь совсем нет связи. За пояс джинсов - пистолет. Он очень нужен, когда от мимолётного приступа паники холодеет спина и капли пота катятся под одеждой.

В куртке не было ключей. Маша проверяла карманы, трясла её, щупала за подкладкой, потом раздражённо бросила куртку на пол. Звякнули три монетки. Она ясно помнила, как вчера он сунул ключи в правый карман, в обманчивой беззаботности.

А сегодня их не было. За плечом надсадно тикали часы, шёл девятый час утра, и за окном поднимался бесцветный рассвет пополам с метелью из оврага. Под свитером текли капли холодного пота.

В правый карман куртки - несколько некрупных купюр - это всё, что Маша нашла в столе. Мародёрствовать она не решалась. Или её пугал развороченный затылок. Через окно на неё птичьими глазами смотрела смерть. Маша дёрнула тяжёлый засов и вышла на улицу.

Зима оглушила её и ослепила - снегом в лицо, холодный воздух поцарапал горло, запрещая дышать. Закрыв нос перчаткой, Маша пробиралась через снегопад к машине, которая - она знала - стоит прямо за невысоким забором. Вчера она по инерции едва не налетела на него, выбравшись из машины. Столкнулась носом к носу с суровой, местами изъеденной червями реальностью.

Она прошла двор от одного края до другого, до самой изгороди, понацепившей белые шапки снега: машины не было. Не веря своим глазам и подводившему последнее время вестибулярному аппарату, Маша обошла двор ещё раз. Снега намело почти по колено, его здесь никто не стремился убирать.