Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

Олаф оглянулся.

— На каком столике?

Король еще раз пощупал глазами прощальное пятно спального трюмо и слабо махнул рукой.

— Уже ни на каком…

Рыжий конунг одарил тогда Августа Второго взглядом, говорящим «Так чего ж ты тогда к прохожим пристаешь?» и степенно направился к выходу.

— Ну, мы пойдем? — чуть виновато улыбнулся Иванушка. — Спокойной ночи?

— З-заходите… если что… — нервно кивнул правитель Багинота и попятился к постели. — С-стоимость пропавшей мебели, канцелярских принадлежностей и деловых бумаг мы вычтем завтра из вашего гонорара.

— Ну, ваше величество… — дивясь, покачала Серафима лохматой запыленной головой. — С таким отношением к глобальному тебе только булавками на блошиных рынках торговать…

— И тебе до свидания, — суше, чем рассчитывал, кивнул король.

— До свидания… ваше величество…

Монарх подпрыгнул.

— А это убожище что тут делает?!

— Это — наш друг Гуго Гааб, — строго провещал Иванушка из-за Серафиминой спины. — И он вместе с нами сражался с тенями тумана и…

Быстро подумав, стОит ли посвящать багинотского правителя в их дела, он решил против этого.

— …и победил их, — лаконично договорил лукоморец.

— Победил? Он? — ледяная волна брезгливости и неприязни окатила прихрамывающего паренька как бочка помоев. — Ладно, пусть убирается… пока я добрый.

— Кстати, о доброте, — уже взявшийся за дверную ручку отряг отпустил ее и в несколько шагов оказался напротив моментально съежившегося короля. — Как величество величеству. Завтра утром мой друг Гуго собирался на площади кое-что сказать всему народу. Так я хочу, чтобы его внимательно выслушали и не перебивали.

— Сказать? Что сказать? Он сказать? Оно еще и говорить умеет? — непроизвольная вспышка презрения заглушила его первобытный страх перед человеком в полтора раза его выше, в четыре — шире, и раз в двадцать лучше вооруженному.

— Попрошу пока по-хорошему с нашим приятелем так не обращаться, — подтянулась к основным, спонтанно перегруппирующимся силам и Сенька.

— С приятелем?! — изумленно выкрикнул король и истерично расхохотался. — Да вы знаете, кто он?! Вы знаете, кто были его предки?!

— Знаем, — негромко, но веско проговорил маг, и все другие голоса враз смолкли. — Он — правнук человека, который дал свободу вашей маленькой скупердяйской неблагодарной стране.

— Что?..

Никто не ответил на нечаянно вырвавшийся вопрос, потому что все взгляды были прикованы к королевскому лицу.

И даже тяжелодуму Олафу, даже пугливому Гуго было понятно без пояснений, что…

— Ты знал, — первым нарушил молчание Адалет, и слова его свинцовыми гирями упали на ломкую стеклянную тишину. — Ты знал, что его предок… как его там… и ваш святой молчальник…

— Вы… знали?.. Знали?.. ваше величество?..

— Да, я знал… — опустил плечи и неуклюже сел на край кровати король. — В нашем роду это знают все…

Он оперся локтями о колени, сцепил пальцы в замок перед собой, уставился на них, не отводя глаз, словно на них было записано всё, что накопилось в его родовой истории за сотню с небольшим лет, и заговорил — еле различимо, словно рассказывал что-то себе, а не собравшимся вокруг него с самыми разными намерениями людям.

— Суверенность… Сладкое слово «свобода»… Выбросим иноземных оккупантов из нашей долины… Багинот — для багинотцев… Сейчас легко и просто кричать об этом на каждом углу. Но сто с лишним лет назад люди были не такие… Темные… нищие… забитые… запуганные… покорные… Поднять глаза на проезжающего лотранского чиновника считали дерзостью… Не они считали — мы!.. Лотранцы обирали нас до медного кронинга, а мы лишь кивали кротко в ответ и говорили: «Да, да, забирайте всё, только оставьте нас в покое, спасибо, приходите еще»… Независимость… Ха! Независимость в головах у людей, а не в паспорте, как сказал… Кхм. Да. Он так говорил. Но если бы призыв к независимости прозвучал не от святого отшельника Бруно, а от моего предка — сборщика налогов Юхана Лысого, или сержанта расквартированной здесь лотранской гвардии — трех человек, или даже от старосты деревни — они бы лишь покрутили пальцами у висков, в лучшем случае… или пошли бы и рассказали про вольнодумца той же самой лотранской страже… Три года потребовалось нам, три года, чтобы в умах пастухов и каменотесов, которым было нечего терять, загорелось и не погасло желание лучшей жизни!.. Даже когда мы заняли перевалы и победы стали приходить одна за другой, народ сомневался: а стоило ли вообще сбрасывать власть лотранского короля? А не будет ли им от этого хуже? Вы слышите — хуже!!! Им, живущим в грязи, жрущим отбросы и дохнущим от голода и болезней в сорок лет — хуже!!! Нет, они, вкусив торжество, не говорили это вслух, но в глазах их, интонациях, жестах, мыслях, мозге и крови сидел один маленький подленький вопросик: а не стоит ли, пока не поздно, бросить оружие и пойти с повинной? Повинную голову ведь меч не сечет!.. Но верховоды восстания — мой прадед, сержант Клаус Шестопер, староста Микель Ван Гросс и… да, и малопочтенный предок этого юнца, исключительно как рупор святого старца — держали людей в руках, постоянно подбадривая и обещая светлое будущее не им, так их детям, потому что куда эти иностранцы денутся, тратить две недели вместо нескольких дней на дорогу из-за принципов не станет ни один торговец или путешественник, повоют, помашут кулаками, и перестанут, и будет нам счастье… И всё шло хорошо, чтобы не сказать замечательно… Но однажды господин эльгардский шут в отставке подошел к моему прадеду, когда они отмечали очередную победу в трактире в деревне — и всё рассказал. В ту ночь он был пьян, как сто Шепелявых. Но в его глазах было что-то, что пра Юхан ему поверил мгновенно. А еще Гааб заявил, что сейчас расскажет всё людям. Что ему надоело презрение и насмешки. Что он — не почтовая птица голубь, которая только и способна, что таскать записочки туда-сюда, но такой же человек, как и все мы, хоть и вор, алкоголик и развратник. И что ему тоже хочется уважения и почестей, как старику в горах, который для этого палец о палец не ударил. Пра Юхан убеждал его не делать этого. Уговаривал подождать хотя бы до окончательной победы. Умолял обдумать всё хорошенько. Но Гааб согласился лишь отложить до утра. А утром прискакал часовой с западного перевала с вестью о новом наступлении эльгардцев. Все побежали туда. Мой пра оказался рядом с Гаабом. Тот подмигнул ему и сказал, что хоть и нализался вчера, но всё помнит, и от намерения своего не отказывается, подождите только до вечера, сыну своему он уже всё рассказал…

Август смолк, и несколько секунд глядел остановившимся взглядом на свои стиснутые добела пальцы.

Гости, застывшие, словно каменные изваяния по углам монаршьего ложа, молчали.