Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

По крайней мере, хотелось думать, что именно «несмотря», а не «по причине».

Анчар до сих пор считал величайшим достижением его премудрия то, что тот сумел лягушачью лапу, покрытую вороньими перьями вперемешку с радужной чешуей, превратить обратно в человеческую руку. И даже болеть она в тот вечер стала меньше, будто испугавшись возможных последствий. Впрочем, ремиссия продолжалась лишь до утра.

За неимением возможности приглядываться.

Если оно у него было.

Даже успев извиниться.

И обеде. И завтраке. И прошлом ужине, состоявшем из куска черного хлеба и трех кружков колбасы, таких тонких, что через них можно было разглядеть голодных и злых спутников.

Бракованной. Причем все — на одну ногу.

В случае Сеньки — стоит ли метнуть нож или сначала проверить, настоящие ли у них крылья.

И скрывалось, она была готова поставить последние ножи против арфы Кириана.

Или, скорее, нечаянно залетела и не смогла вылететь.

Точнее, смерть в сопровождении личного телохранителя, музыканта и группы поддержки.

По мере возможности — потому что крылатые на своем опыте убедились, что при такой скученности в лучшем случае вытащить меч из ножен просто не удавалось.

Карманная арфа массового поражения не считается.

Второе вероятнее.

И показывая, что на этой войне есть еще одно оружие массового уничтожения с площадью поражения равной двенадцати квадратным метрам.

Вечного.

А теперь еще и синяк на пол-лица.

А точнее, того и другого одновременно.

Или инверсионному следу?

Те, кто успел.

«Хотя, имея дело с Гаурдаком», — осторожно поправила себя Сенька, — «в таких вещах никогда нельзя быть уверенным».

«Бежать» не поворачивался сказать даже мысленный язык.

Хотя «потащились» описывало бы процесс передвижения людей более точно.

Или несколько десятков — существ, уже на расстоянии нескольких шагов сливавшихся в перекатывающиеся волны мрака, сосчитать и в лучшие времена было непросто.

Кроме тех, кто к этому моменту уже не был ни то, ни другое.

Инстинктивно понимая, что при разногласиях с магами как в вопросах риторических, так и в экзистенциальных, самый убедительный аргумент не-мага — булыжник по затылку.

Одним, но каким!

«Сгруппировалась в плотную формацию», — сказал бы Граненыч, но суть от этого не изменилась бы.

Или, точнее, тем, что нос у них заменяло.

Или, для пущей надежности, континент.

Иван не был уверен, есть ли у шептал рот, но свободой своей готов был поклясться в этот момент, что тот улыбался. И именно по-ханжески.

Или не совсем.

На всякий пожарный — в другие, отличные от направления экстренной эвакуации ренегатов.

Или филиал Старкада, с точки зрения Олафа.

Или, если быть точным, полубого-хульство.

Почти все предпочли бы судьбу.

На Олафа.

Она очень надеялась, что все-таки второе.

А минут через десять подняться, и есть, есть, есть…

Вообще-то, недоумение было не только глубокое, но и широкое, высокое, протяженное и неподъемное — но как студент со стажем его премудрие сумел это успешно скрыть.

В том, что ужас должен был быть громким, чтобы пленники кокона могли заранее попытаться освободиться самостоятельно — или пройти сквозь камень, не дожидаясь, пока его премудрие приступит к освободительной операции, атлану еще предстояло убедиться.

Или знаки препинания.

Как будто они могли хоть в коей-то мере заменить потерявшие доверие уши.

А так как товарищей по борьбе набралось с полусотни, и все они отчего-то желали обниматься и целоваться именно с принцессой, а не друг с другом и даже не с Наследниками, и если учесть, что некоторые подворачивались под эссельтину руку по второму и даже третьему заходу, то пик ликования не спадал очень и очень долго.

Товарищи по борьбе, попробовавшие проделать то же самое со второй девушкой на плато, от одного взгляда ее супруга быстро пришли к выводу, что лучше попытать счастья в объятьях девушки третьей.

И еще минуты две лететь вертикально вниз.

Или слушатели — смотря в каком ряду от арены действия достались места.

Впрочем, как раз против этого Кириан бы не возражал, особенно против второго варианта.

«Поздравляю! Гаурдака больше нет! Прошу всех к столу!»

Недолго и невысоко. После многочасовой ночной битвы руки для махания не поднимались выше груди даже у Олафа.

Адалет возражать против такого самоуправства не стал, ибо, во-первых, сам думал точно так же, а во-вторых, потому что хорошая метла после многомесячного отсутствия ему дома не помешала бы.

«Не хочет давать подробности — не надо. Сам придумаю. Ему же хуже будет».

Хоть и догадываясь.