Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

Хотя, если судить по выражению каменного лица, в глубине души он полагал, что проще было уговорить их разбить деревянными молотами самих себя.

Хотя улыбка теперь больше была похожа на последствия нервного тика.

Вернее, его дальняя от отряга половина.

Некоторые — по два раза.

Выбрав предварительно в качестве посадочной площадки канапе помягче.

Тридцать золотых за трехлитровый бочонок, множество чудесных и интересных свойств.

И первым — в гораздо большей степени, чем вторым: даже втоптанное в дар-эс-салямский ковер достоинство не рвало так душу поэта, как мысль о вылитых ги…гиене под хвост литрах драгоценного вина.

Не знакомые с ним и впрямь могли подумать, что Тис согласился и смирился. Знакомые же побежали бы делать ставки на то, с какой скоростью и какими силами будут обшарены все заброшенные шахты в округе, и какой способ выберет его величество, чтобы избавиться от гостей, превратившихся в ненужных свидетелей.

И потому чувствовавшего себя особенно уязвимым для интриг и дворцовых переворотов.

Который в радиусе нескольких метров перестал быть паркетом несколько заклинаний назад, и зажил своей странной небелковой жизнью, мерно подрагивая от каждого удара то ли ребрами, то ли пластинами, то ли чешуей.

Или, скорее, надеясь.

Но в первую очередь — отвагой, потому что после гибели предыдущей династии, побоища в городе и битвы за стеной этого зала надо было обладать немалой силой духа — или стимулом — чтобы подойти к месту сражения всего через полчаса.

Недостаточно — не то слово!

Они на сто процентов безо всяких сомнений будут уверены, что у нас тут заговор!

Только где их, нормальных, в этой стране взять?

Про всё остальное и так козе понятно!

И может, оно и к лучшему.

Срочно проверить, не обошли ли их ренегаты с тыла, естественно.

Или, учитывая, что в малом зале приемов старому тряпью было взяться неоткуда — за новые, но безнадежно испорченные гобелены и портьеры.

«Если окна еще хоть где-то остались», — угрюмо подумала Сенька.

Чтобы всё и в самом деле закончилось хорошо, такие важные вопросы, как заточка топоров, на самотек пускать было нельзя.

Анчар, заметив только зубы и не разглядев улыбку, рефлекторно вздрогнул и попытался провалиться сквозь ковер.

В смысле, еще больше. Ночная встреча с кулаком Олафа не прошла для него бесследно.

По-крайней мере, так думали все окружающие и надеялся сам Агафон.

Уже в прямом смысле слова.

Если спать головой в правильном направлении. Хуо-ди, однако.

Может, Адалету стало бы если не вкуснее, то легче, знай он, что через несколько минут у канальи-трактирщика и впрямь перевернулся противень с очередной партией пирожков и стукнул ему по голове. Правда, не без помощи некоего герцога, остановившегося перекусить и нарвавшегося на блюдо фирменной выпечки. Надкусив то ли из любопытства, то ли из принципа все, он отправился к хозяину заведения засвидетельствовать свое почтение и восторг его кухней.

Или подходящий, кому как.

Иногда больше напоминающих кротовины, на которые наступил медведь. Такие, плюнув и пробормотав что-то вроде: «Я вам не архитектор, а боевой маг, если это вообще кому-нибудь интересно…» Адалет реставрировал руками.

Как им только что казалось.

Еще не погребенному под кучей камней, не залегшему носом в землю и не убежавшему на безопасное расстояние в несколько сотен метров. Как несложно догадаться, таких в округе не нашлось.

По счастливому стечению обстоятельств, кровать оказалась рядом с хозяином.

Уже далеко не так по-хозяйски, как раньше.

И выслушать от Сеньки несколько комментариев по поводу необъяснимой эпидемии дальтонизма и близорукости, внезапно вспыхнувшей в границах одного отдельно взятого ковра.

Мол, мое дело углядеть, а ваше — угадать, должно же быть какое-то разделение труда.

Которую в первый раз пришлось долго убеждать, что горное плато — это не модель пальто, скомбинированного с платком для прогулок по горам.

Осложненный разрезанной курткой и рубахой.

Оставшиеся полторы буханки, палка засохшей колбасы, кило помидоров, превратившихся в томатную пасту, и бурдюк с водой давление на душу тоже не облегчали.

Ну или свалиться вместе, чтобы не так одиноко было лететь до земли.

Причем последние до цели долетали пока гораздо эффективнее первых, в чем была заслуга исключительно Масдая.

А, между тем, бояться было нечего: и шатт-аль-шейхец, и гвентянка держались вполне надежно и крепко. За его премудрие Агафоника Великолепного.

Не в последнюю очередь потому, что мысли в таком положении, иные нежели «А-а-а-а-а-а-а!!!..», в голову отказывались приходить даже самым упорным исследователям.

«Деревянная, целое состояние!» — автоматически подметил ковер.

И каждое такое столкновение давало его спутникам лишний повод для радости и оптимизма: вот если бы рогатый шлем не был потерян несколько километров и десятков виражей назад…

Тому, кто не поверил в подобную игру света и тьмы, можно посоветовать представить себе злого как сто тысяч Гаурдаков Олафа, после очередного спотыкания о каменный выступ в полу с синхронным ударением головой о его коллегу на потолке разъяренно выхватившего топор номер двенадцать и с диким ревом приложившего ненавистную стену. Как несколько раньше описал этот процесс Шарлемань Семнадцатый, «Где тонко, там руки делают»: от молодецкого удара кусок стены обрушился, и беглецы с изумлением и досадой увидели, что последние десять минут они шли в трех сантиметрах от свободы.

Не исключено, что на этот раз Гаурдак и преуспел бы в соблазнении, не упомяни он среди изысканных услад музыку, пение и поэзию. Пожиратель Душ не мог и догадываться, что у людей, послушавших творения Кириана в авторском исполнении, возникал стойкий иммунитет и отвращение и к тому, и к другому и к третьему. Ну и к тем, кто их расхваливает, конечно, тоже.