Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

— О Гвенте? — предложила гвентянка.

— Про войну! — приказал отряг.

— И природу, — выразил желание чародей.

— Не очень длинное, — уточнила Серафима.

— И негромкое, — попросил Иван.

— Но повеселей, — посоветовал Масдай.

— И лиричное, — решила Эссельте.

— Как прикажете, ваше высочество, — отодвинув свой чай, давно остывший и так и не тронутый, менестрель извлек из кучи инструментов лютню, быстро настроил, опустился на землю, откашлялся торопливо и затянул:

— Опя-а-а-ать!!!.. — застонал отряг. — Да забудь ты эту тягомотину! Про сражения, я сказал!

Кириан снова откашлялся, неровно проиграл вступление и грянул:

— Слева нас рать, справа нас рать… — передразнила певца Сенька, издевательски наморщив нос. — Сроду таких убогих стихов не слышала… Сам сочинял? Видно… можешь не признаваться. Давай-ка что-нибудь другое хоть, что ли… пиит…

Бард вспыхнул, потупил очи, провел дрожащими пальцами по струнам и начал:

— Ки-и-иря-а-а-а!!!.. — закатив страдальчески очи под лоб, простонал Агафон. — Ну откуда ты только это старье вытряхиваешь?! Мало того, что ты им мучил нас всю дорогу, так еще и сейчас мозги заливаешь!

Музыка сначала нерешительно убавилась в громкости, потом стихла.

— Можно что-нибудь актуальное сыграть? — мрачно выдавил Иван, глядя под ноги.

— Вот-вот! На злобу дня! Ударить лютней по ренегатству и самозванству! — горячо поддержала его супруга.

— Извольте, ваши высочества, — с каменным лицом поклонился бард, вдохнул, прикрыл глаза и запел:

— Погоди, что-то я не понял, ты кому тут дифирамбы поешь? — прищурился и склонил голову набок Агафон.

— Премудрый у нас тут один, и это — вот! — Олаф гневно насупился и ткнул пальцем в сторону специалиста по волшебным наукам так яростно, что тот непроизвольно шарахнулся. — У нас в Отрягии таких сочинителей, как ты, варгам на приманки пускают!

— Вас четверых он утоптал в одну строчку, а про этого изменника написал целую песнь? — потрясенно выговорил Масдай, словно не веря ни собственным словам, ни предыдущим впечатлениям о барде, потому что реальность оказалась в миллионы раз ужаснее.

— Но я еще не закончил… там дальше есть про… — не прерывая мелодии, попытался оправдаться Кириан — но его уже никто не слушал.

— Полчаса, кажется, прошло уже, — обращая внимания на менестреля не больше, чем на муравья под ногами, деловито поднялась царевна. — Надо кормить больного и трогаться.

— Кириан! — нетерпеливо возвысила голос гвентянка. — Неси еду — что там у нас осталось! И перестань бренчать, наконец — раздражает! Мой отец тебя не для этого со мной отправил!

— И кстати, играешь ты ничуть не лучше, чем поешь, — холодно сообщил Ахмет. — А поешь лишь немногим приятнее голодного шакала в безлунную ночь.

— Да, ваше величество, — плоским безжизненным голосом подтвердил музыкант, торопливо отложил инструмент и вернулся к обязанностям кухарки.

Сумерки опустились на Красную горную страну исподволь, незаметно похищая один багровый луч заходящего солнца за другим, пока от заката, горевшего всеми красками пожара на маковом поле, не осталась лишь синеватая тьма с розовым румянцем застигнутого на месте преступления воришки.

При гаснущем свете дня Масдай случайно заметил темное пятно в отвесном склоне горы в километре от них: так путники оказались обеспечены на ночь лагерем.

Исследования «пещеры инкогнита» не заняли много времени: промытый когда- то водой коридор уходил вглубь скалы метров на десять, поднимался резко вверх и терялся во мраке. Пол пещеры, хоть и слегка покатый, для спокойного сна был пригоден [194] Если спать головой в правильном направлении. Хуо-ди, однако. , чем минут через двадцать, умяв в темноте холодный ужин, компания и воспользовалась.

Часовому, назначенному охранять не столько товарищей от врагов, сколько пленного ренегата от самого себя, было выдано кольцо Серафимы и наказ глядеть в оба, а в случае чего перед смертью хрипеть громко, чтобы остальные успели проснуться.

Надо ли говорить, что роль караульного выпала Кириану.

Озябший и уставший, он без аппетита сжевал кусок черного хлеба с сыром и запил половиной кружки холодной воды — больше ему не выделили, сославшись на то, что остальной своей порцией он полил камни на дневном привале. А когда все, наевшись и наговорившись, отошли ко сну, он хмуро завернулся в плащ и пристроился у стены на посту номер один — у изголовья Анчара, в глубине пещеры, поодаль от лежбища сладко посапывающих высочеств и величеств.

Ренегат не спал: лихорадка, несмотря на усилия и снадобья Эссельте, с наступлением ночи заново взялась за свою жертву. Дыхание его было тяжелым и прерывистым. Время от времени он ворочался на постели из запасных одеял и курток и сдавленно коротко стонал, если ненароком тревожил раненое плечо.

— Эй, ты… слышишь? Если чего надо, или совсем плохо будет, ты мне скажи, — склонился над Анчаром менестрель. — А то концы отдашь и не заметишь.

— Если… отдам концы… узнаешь первым…

— Думаешь, меня твои концы беспокоят или края? — тихо фыркнул бард. — Меня волнует, что если я тебя прокараулю, они меня отсюда пинком полетать отправят… без ковра.

— Хорошо… — еле слышно просипел атлан. — Недолго… ждать осталось… Кто тебя сменит… у него сдохнуть… постараюсь…

Кириан задумчиво почесал грязный, заросший мягкой щетиной подбородок.

— Не понимаю людей, которые торопятся с этого света на тот, словно там только их и ждут. Уж на что у меня с этой знатью… век бы их не знать бы… житуха-веселуха последний месяц… да и вообще, не марципаны в крем-брюле музыкантова планида, если поразмыслить… а и то я туда не спешу. А тебе чего? Из-за своего Гаурдака? Стоил бы он этого… На белом свете вообще мало что стоит того, чтобы захотеть с ним распрощаться.