Юлия Андреева - Ветер из Ига

Возможно, читая подобный материал дома, в XXI веке, Ал мог бы отнестись к теме чисто философски, или, точнее, пофигистски, ему-то что, все давно прошло и быльем поросло. Но живя в XVII веке, за каких-нибудь десять лет до кровавых разборок, когда произошедшие в Симабара события каким-то диковинным образом должны были выползти из прошлого и угнездиться в будущем… Не в чьем-нибудь, а именно в его будущем. В будущем его семьи… нет, чего-чего, а такого будущего он не желал ни для себя, ни тем более для своих близких.

Поэтому Ал упорно колесил по стране, до боли в глазах вчитывался в реестры самурайских родов, стремясь отыскать проклятого народного вожака Иеронима и прикончить его.

Потому что если не убить Амакуса Сиро, то всем придется драпать. А вот удастся ли в сложившихся условиях забрать всех и не понести ни малейших потерь?..

На самом деле, без сомнения, революция была нужна и необходима, и где-то в душе он не мог согласиться с тем, что недостойно терпеть издевательства и гонения, но… опять эти но. Выросший в стране, в которой именно революция натворила таких дел, поломала человеческие судьбы и отнесла саму страну на несколько веков назад, ввергнув ее в состояние рабства…

Поэтому, при всем признании нужности и своевременности революционных действий, Ал страстно ненавидел подобный выход из положения. И предпочитал если не остановить кровавые события, то по крайней мере находиться от них по возможности подальше.

Из-за того что Дзатаки последнее время был постоянно занят спасенной девочкой, его наследник Хаято был вынужден бродить по замку, не зная, с кем можно проконсультироваться относительно своей пленницы. Действительно ли это одержимая бесами женщина, которую синоби держали в пещере, желая получить от нее не менее одержимое дитя, сошедшая с ума пленница, или… Парень буквально сбился с ног, то просыпаясь посреди ночи от мысли, что чудовище порвало цепи, то вдруг вспоминая, что работающие при зверинце самураи вполне могли забыть попоить одержимую. Да и как ее напоить, когда она не видит и не слышит ничего и никого вокруг себя. Разве что башкой сунуть в бадью с водой. Но только как перед этим убедить ее не разбивать эту самую бадью? Как вложить в ее рот хотя бы крошку хлеба? Кусочек мяса или рыбы?

Первые три дня чудовищная женщина билась в цепях и днем и ночью, рыча и вопя изо всех сил, так что наблюдающий за ней некоторое время по поручению Дзатаки Тёси-сан был вынужден засовывать в уши паклю, а стражники ходили мрачные, моля у кармы только одного, чтобы господин или его сын как можно скорее отдали приказ покончить с проклятой ведьмой.

Подозревая, что они могут ослушаться и под каким-нибудь предлогом разобраться с пленницей, Хаято зачастил в зверинец.

На следующий день, после того как дикая дева была помещена в клетку, самураи, семьи которых располагались в замке над зверинцем, запросили разрешение переселиться в городские дома, где они были готовы снять жилье на собственные деньги, лишь бы только не слышать душераздирающие вопли. Через два дня после ее заселения в клетку в зверинце перебесились все животные, так что двух белых волков пришлось пристрелить, а остальных животных спешно перевозить в помещение бывшей казармы, сделанной в стиле нагая [12] Нагая — ряд примыкающих торцами друг к другу двухэтажных домов вдоль улицы, тянущейся на квартал. .

Через три дня непрекращающегося буйства и ора девка вдруг сникла, прежде громовой голос охрип, да и сама она перестала взывать к злобным духам мести, а, упав на подстилку, забилась в угол, где и валялась, слабо порыкивая на проходящих мимо клетки служителей и то и дело являющегося проведать ее Хаято.

Через пять дней наследник провинции Синано понял, что с девкой что-то не так. По ее телу то и дело проходили заметные судороги, а зрачки то расширялись, так что глаза казались совершенно черными, то сужались, становясь не более глазка самой мелкой речной рыбки. Лесная дева стонала или слабо порыкивала, точно смертельно раненный и теперь умирающий хищник.

Не зная что предпринять, Хаято обратился наконец к Арекусу Грюку, гостившему в это время у Дзатаки. Грюку-сан в последние десять лет отчего-то ходил в друзьях у Дзатаки, а стало быть, юному Хаято было незазорно попросить совета у столь бывалого человека.

Выслушав Хаято с вниманием, Алекс изъявил желание посмотреть на спасенную пленницу и даже пытался поговорить с ней, обращаясь к девушке на разных, не ведомых юноше языках, но потерпел в этом деле фиаско и был вынужден предложить наследнику Дзатаки послать гонца в христианскую женскую общину «Девы Марии скорбящей», где, по его словам, жил, исполняя всякую хозяйственную надобность, некогда служащий в отряде Ода Нобунага старый Иэёси-сан.

Когда-то славный Иэёси-сан считался первым человеком в общении с синоби. Должность советника по переговорам с синоби он получил в наследство от отца, пользующегося уважением в самых известных кланах синоби и отправившего маленького Иэёси, которого все называли не иначе как Ёся-сян, на воспитание в один из кланов синоби. Где он хоть и не освоил Нин-дзюцу, так как воинские искусства синоби считались секретными, но зато получил наиболее полное представление об укладе жизни кланов невидимок.

Если бы Нобунага не покончил с собой, о… тогда Ёся-сан стал бы действительно большим человеком, получив пост не менее министра. С гибелью же сюзерена непутевого Иэёси, не умеющего даже толком держать в руках меча, быстро отстранили от дел, да и прогнали взашей.

Какое-то время он жил в съемном доме в Киото, периодически посещая место, где свел счеты с жизнью Ода, но нельзя же вечно только проживать деньги, ничего не зарабатывая при этом.

Наверное, следовало жениться и обзавестись семьей, но господин Иэёси, или Ёся, даже в юности женщинам не нравился. И, решись он жениться, будучи особой, приближенной к самому Ода-сан, его невестой могла бы стать девушка из самурайского рода. Теперь же, прожив последние деньги, он уже не мог рассчитывать ни на купеческую дочку, ни даже на хорошенькую крестьяночку. Что же до девок эта [13] Эта — низшая секта в Японии. Сродни понятию неприкасаемых. Эта выполняли грязную работу, возились с трупами людей и мертвых животных, выделывали кожу. , то от такого счастья храни Будда всякого честного человека.