Владимир Корн - Дворец для любимой

Я рывком сел в постели и оглядел комнату. В спальне стоял полумрак, свет проникал сквозь не зашторенные огромные окна от фонарей, освещавших расположенный сразу под окнами сад.

'Как хорошо, что все это всего лишь сон, — облегченно подумал я. — Всего лишь сон'.

Рядом в постели зашевелилась Яна, устраиваясь поудобней, затем снова уснула с мечтательной улыбкой на лице. Глядя на ее улыбку, я улыбнулся сам. Вероятно, ей снится, как она открывает бал в новом дворце.

Последний месяц Янианна только о нем и говорила.

Все же мне от нее немного досталось:

— Нет, — сказала она, — внешне он выглядит так, что дух захватывает от восторга.

И к его внутренней отделке при всем желании не придерешься. Ну, почти не придерёшься. Но кое-какие мелочи можно было бы и изменить.

И она с энтузиазмом принялась воплощать свои идеи в жизнь. Затем ей пришла мысль устроить в нем бал.

Наверное, полстолицы уже побывало на том месте, с которого она впервые увидела замок, чтобы самим встретить рассвет и полюбоваться игрой света на стенах дворца, а не выслушивать чужие восторги.

Но в самом дворце никто еще не бывал, и всех мучил жгучий интерес: так ли он красив внутри, как и снаружи?

Сам не понимаю, как мне удалось сохранить строительство дворца втайне от всех. Ну, не совсем, конечно, в тайне, слишком уж недалеко он от столицы, но все считали, что я строю себе пристанище на самый крайний случай, этакую неприступную цитадель. Кстати, Анри Коллайн, когда я объяснил ему задачу, сам и распустил такой слух. Причем для достоверности слегка поиронизировал над моим якобы бзиком, негодяй.

Здесь я слегка покряхтел, вспомнив, во сколько мне обошлись маскировочные сети, чтобы прикрыть строительство от слишком любопытных взглядов.

Снова улыбнувшись своим мыслям, и немного полюбовавшись показавшейся из-под покрывала ножкой Яны, я лег. Полежал, глядя на неразличимый в полумраке высокий потолок, размышляя на тему: как Яна отреагирует на кое-какие мои действия, все равно ведь проснулся.

И когда совсем уже убедил себя, что отреагирует положительно, краем глаза уловил легкое шевеление тяжёлой портьеры на одном из тех окон, что выходили во внутренний двор с бьющим посередине его фонтаном.

Откровенно говоря, скульптурная композиция фонтана мне не нравилась.

Подумаешь, восемь одетых в одни набедренные повязки атлетов с гипертрофированной мускулатурой, поддерживающих нижнюю чащу фонтана, которых всего три.

Нельзя что ли было поставить там местных нимф или наяд расположить, обнаженных, как им и положено быть, их в тутошней мифологии тоже хватает. И пусть бы они не держали чащу, не женское это дело, тяжести таскать, но ведь можно было как-нибудь и по-другому вопрос решить. И за что, спрашивается, создателю этого бассейна деньги были плачены тогда, почти триста лет назад, когда обнаженное тело не было еще запретом на скульптурах и картинах?

На мое возмущение Яна, даже не дослушав до конца, заявила:

— Знаем мы, кого бы ты хотел увидеть на их месте!

Затем принялась рассматривать фигуры атлетов с подчеркнутым восхищением, сложив ладони перед грудью, и произнеся слово 'ах', то ли два, то ли аж целых три раза.

Но сейчас дело было не в атлетах. Ткань портьеры тяжелая, и легкого дуновения ветерка никак не хватило бы, чтобы заставить ее шевельнуться.

А будь ветерок посвежее, я непременно почувствовал бы его порывы.

Эту спальню мы занимали не так давно. Янианна затеяла ремонт одного из крыльев дворца, в котором находилась прежняя спальня, но после того, как ее мыслями полностью овладел мой подарок, отложила все на потом, чтобы воплотить в жизнь задуманное уже не второпях. Сама комната, на время обращенная в спальню, была угловой, и часть ее окон выходила во внутренний двор, в отличие от прежней, где все окна смотрели в сад. Кроме того, находилась она на втором этаже, а не на третьем, что было раньше.

И я застыл, затаив дыхание. Не могли за портьерой находиться кошечки, собачки, либо же слуги.

А это значит…

Сердце снова забилось также тревожно и часто, как и в недавнем сне, когда из-за портьеры осторожно показался человек. Судя по очертанию, в руках у него, скрывающего лицо под глубоким капюшоном, имелся кинжал с затемненным лезвием. Сердце билось так, что я даже опасался, что его стук разносится по всей комнате.

Человек на мгновенье застыл, чтобы затем неслышными шагами направиться к нашей постели.

Он не пригибался, лишь сделал шаг в сторону, чтобы его силуэт перестал быть хорошо видимым на фоне окна. Шаг, два, три. Всего их девять, шагов отделяющих стену с оконным проемом от нас.

Ложе имело поистине гигантские размеры, Яна лежала на противоположной от меня стороне, и сомнений никаких не оставалось: убийца направляется именно к ней.

Яна снова заворочалась во сне, почти полностью сбросив с себя покрывало, и убийца замер, превратившись в темную, едва различимую статую. Вряд ли решил полюбоваться ее фигурой, неприкрытую сейчас ничем, скорее опасался, что неосторожное движение сможет его обнаружить.

И я, воспользовавшись моментом, якобы что-то бормоча спросонья, попытался принять более удобное положение, чтобы можно было остановить его в прыжке, едва он приблизится на необходимое расстояние.

— Только бы не подвела нога, — молился я про себя. — Только бы она не подвела.

Снова два шага убийцы, после чего он на краткий миг застыл, вероятно, решаясь перед окончательным броском.

Все, медлить больше нельзя, и я с ревом прыгнул на мгновенно приготовившегося к отражению атаки ночного убийцу.

Мне удалось сбить его с ног, но легкая ткань покрывала, что я сжимал в руках слишком слабая защита от отточенной стали кинжала. Боль в левом плече обожгла, но того мига, что понадобилось ему чтобы извлечь кинжал из раны, хватило на два удара кулаком по его лицу. Хруст его раздробленного носа казался мне волшебной музыкой.

Я орал от гнева, но еще больше от боли, долбя его костяшками согнутых пальцев в горло, визжала Янианна, и хрипел, дергаясь подо мной всем телом убийца.

Наконец он окончательно затих.

— Погоди милая, сейчас, сейчас, я только возьму в руки что-нибудь потяжелее, какой-нибудь подсвечник. А этого добивать нельзя, он должен выжить и долго-долго говорить. Все уже позади, солнышко, — шептал я, тяжело дыша, стоя на коленях над поверженным врагом.

Я уже почти поднялся на ноги, когда через открытое окно мелькнула новая тень, метнувшаяся к стоявшей уже возле самой входной двери и все продолжавшей визжать Яне.

Раненная нога все же сделала именно то, чего я больше всего боялся: подвернулась в тот момент, когда я бросился наперерез новому врагу.

— Все как во сне! — С ужасом подумать я, видя, что не успеваю сбить с ног еще одного убийцу.