Наталья Ручей - К черту! Но если ты сделала все эти глупости…

Он будет рядом…

Никому не отдаст…

Он станет шутом для нее, если попросит…

Она отстранилась, посмотрела в глаза и снова прижалась к груди.

— Нет, — сказала твердо, — шут мне не нужен.

— Нет?

Он практически вспомнил, что такое дышать, когда губы ее, улыбнувшись, произнесли:

— Мне больше не нужен никто из мужчин, — и добавила, потупив взгляд: — Кроме тебя.

Он умер второй раз от этих слов. Или второй раз родился?

Слова для него, ни с кем не желал делить сокровенное: ни черт, ни кто-либо другой, их не слышали. Магия пропускала в реальность застывшую лже-картинку: Дон и Вилла, сидят напротив друг друга, молчат.

Но Дон летал, парил над городом, и счастье, которое невозможно удержать в себе, вырывалось диким криком ликования.

Моя!

Моя!!

Моя!!!

Закрыв глаза, позволил забыться и забыть и том, что пропастью лежало между ним и Виллой. Руки его тисками сжимали девушку, а сама она льнула к нему доверчиво, безбоязно и по своей воле.

Не видел черт этого, но чувствовал: стал вырываться, а его лексикон мало отличался от лексикона пьяного человека. Дон бросил в его сторону взгляд. Ревнует, беснуется, но бережет козырную карту.

Или ее нет?

— Почему ты молчишь? — Голос девушки снова вернул к себе.

— Я не молчу, — улыбнулся, провел рукой по ее щеке. Большой палец своевольно задержался на нижней губе, даря мимолетную ласку.

Ей больше не нужен никто из мужчин, а его вряд ли можно назвать мужчиной. Если не брать во внимание суть, которая в нем поселилась — он труп, куски от которого больше не станут единым и лицеприятным целым. Но вслух он сказал другое:

— Я у тебя есть.

Сказал то, что она и сама знала. То, что должна ощущать, даже если он ей соврет. А ему придется… Глаза ее жадно просили добавки: еще, еще… скажи мне еще! А губы прикоснулись к его пальцу, и… Жаркая волна напомнила о невозможном.

Моя! — возмутилась суть, когда он поднялся.

Да, моя, — согласился, именно потому он даст ей все, что в его силах.

Ослабил путы магии, но черт не рискнул предъявить претензии. Так, отдышавшись, пообещал взглядом когда-нибудь расквитаться, и сосредоточился на поглаживании своего серебряного приятеля.

— Я пропустил все веселье? — В дверях показался Марбас. Первым делом отметил месторасположение Невилла — далеко и для шнурков безопасно. Поежился, когда память услужливо подсказала: страдающие шнурки — это малоприятно, но не больно, и не щекотно. — Минута молчания? Дон, а почему Вилла выглядит и смотрит на тебя так, будто…

Он хотел сказать, будто «вы переспали», но осекся под взглядом Дона и шустро телепортировался на улицу.

— Она и правда выглядит и смотрит на тебя так, будто вы… — следом исчез Хаос, оставив только сигаретную дымку.

Дракон уютно разместился на плече Адэра и прочистил уши, которые заложило от недавнего хохота девушки.

— Что они мели в виду? — насторожился черт.

Дон не обратил на него внимания. Демону ясно, что имели в виду демоны. Девушка выглядела так, будто млела от страстных объятий любовника, и смотрела на Дона так, будто этим любовником был он.

Он мог бы.

Когда-нибудь.

В прошлом.

Но тогда она была слишком юной, а он слишком живым и влюбленным, чтобы торопиться. Когда-нибудь она будет выглядеть так же и так же смотреть на другого. Возможно, на черта?

— Нет, — она покачала головой, будто прочла его мысли.

Странное ощущение, моторошно, но она не могла, не умела… Пока его девочка не обладает силой, которую однажды примет, впитает, пропустит через себя и начнет игру в приручение.

И рядом появится тот, кто начнет приручать ее. Властно, безжалостно, до изнеможения, на грани боли и удовольствия. Он бы многое отдал, чтобы стать тем счастливчиком. Только некому, да и нечего больше отдать.

— Вилла… — Дон присел на корточки. — Пожалуйста, выслушай меня.

Провел ласково ладонью по ее щеке, впитывая в себя ее тепло, запах. Он кормился, даже зная, что она слишком слаба, тянул из нее энергию. Такова его суть.

Мразь!

Убрал руку.

— Ты прощаешься… — догадалась.

— Я не хочу, чтобы ты уходила. Не могу даже думать, что снова буду… жить?… без тебя, — он надеялся, что она не заметит паузу. Жить — чуждое для него состояние. — Но я хочу самого лучшего, самого дорогого и красивого для тебя. Я хочу, чтобы у тебя было все, чего ты достойна.

Она зажмурилась, словно отвергая его слова.

— А если все, чего я хочу — ты?

Глаза Виллы медленно открылись. Серебро, расплавленное слезами — он удержит в памяти этот взгляд на вечность вперед, и чуть дольше.

— У тебя должен быть выбор.

— А если я его сделала?

— Нет! — рявкнул черт, но она обратила на него внимания не больше, чем Дон.

— Чтобы выбирать, нужно знать, что именно отвергаешь, — он заставил себя улыбнуться. — Ты — кровь императора. Ты всегда хотела увидеть своего отца. Теперь он хочет того же.

— Я знаю, что выбираю, этого мне достаточно.

— Разуй глаза! — не сдержался черт, и тут же снова был пригвожден к стене, и чтобы знал свое место — рот его припечатали магией. Дракон выругался и разделил невидимый кляп с другом, во избежание мелких пакостей, тоже прилип к стене.

Изумительная картина, столько эмоций! Суть Дона требовала вытравить их до единой, он потянулся и… отшатнулся, когда к нему потянулась Вилла.

— Дон…

— Посмотри на меня, — взял себя в руки.

— Смотрю.

— Посмотри на меня внимательно, Вилла.

Минуту прислушивался к ударам ее сердца, алчно ловил дыхание. Ждал.

— Я смотрю, — заверила Вилла, игнорируя хмурый взгляд. И чуть покраснев, добавила: — Мне нравится то, что я вижу.

Черт дергался, как змея на сковороде, и Дон телепортировал его вместе с питомцем на улицу, к Марбасу и Самаэлю, запечатал подъезд для их входа.

Подальше от себя. Подальше от взгляда Виллы, который лишь для него. Открытый, светящийся… любовью? — он не позволит украсть у него хоть это. Не станет делить с другими.

Взгляд принадлежит ему. Поцелуй, когда Вилла потянула его за полы рубашки, вынуждая приблизить губы — принадлежит ей. Второй поцелуй, когда он позволил страсти вырваться на свободу, и языки сплелись в диком танце — им.

— Я люблю тебя, — он не дал ей ответить, снова прильнув к губам. Его суть требовала, чтобы он оставил ее себе, чтобы заполнил собой всеми возможными способами. Но он стер эти мысли и стер три последних слова из ее памяти.

Вкус поцелуев оставил. Мужское самолюбие, эгоизм — без разницы, но выбор есть выбор, будет с чем сравнивать.

Сравнивать… А зачем?

Дон едва не зашелся в нервном смехе, как Вилла минуту назад. Он думал, она может вернуться? К нему? После того, как великий папаша, в искуплении вины за пренебрежение бросит к ее ногам мир?