Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

- Здравствуйте, Валентина Алексеевна! – почти синхронно поздоровались Жорка и Сакуров. Жорка приветствовал старую грымзу иронично, Сакуров – почтительно.

- Здравствуйте, - ответила учительница таким страдальческим голосом, словно не за водой шла, а за напившимся в жопу мужем, классическим борцом тяжёлого веса, который застрял в кулуарах партии Черномырдина «Наш дом Россия».

«Надо помочь», - подумал добрый Сакуров.

- Сиди, - сказал Жорка.

- Слушай, чего ты такой непримиримый? – удивился Сакуров.

- Я не непримиримый, я просто не люблю хитрожопых, - возразил Жорка и посмотрел в сторону околицы, где упирался над производством своих дел старый навозный жук Мироныч. Сегодня ожидался очередной забой созревшей тёлки, и Мироныч хлопотал о достойной встрече пастухов, которые сейчас едва виднелись вдали за околицей вместе со своим стадом. Впрочем, о «художественной» части встречи уже позаботился Семёныч, закупив два литра водки, а Мироныч прибирался дома, где планировалось застолье. Другими словами, бывший директор бегал из дома в погреб, пряча разные «ценные» вещи, а заодно готовил тару для длительного хранения почти дармового мяса.

Дело в том, что в начале лета кто-то подарил бывшему директору щенка неизвестной породы. Этот щенок жрал всё, что плохо лежит у односельчан, потому что сам Мироныч щенка нормально не кормил, и у него ничего плохо не лежало. Но щенок, невзирая на кормовую недостаточность, рос, как на дрожжах, в два месяца превратился в приличную собаку и скоро от непреходящего голода стал завывать так, что стал беспокоить даже глухую бабку Калинину и грачей. Грачи раньше времени слиняли на юг, а Виталий Иванович высказал Миронычу недовольство, и старый сквалыга стал выдавать две бутылки своего дрянного самогона пастухам в обмен на то мясо, которое появлялось в процессе разделки очередной тёлки, но не пригодилось бы ни для какого приготовления в виде нормальной человеческой пищи.

Иначе говоря, за две бутылки дрянного самогона рачительные пастухи выдавали Миронычу такое же дрянное «мясо» типа внутренностей вместе с коровьим говном, головы вместе с рогами, копыт и прочего неликвида. Но Мироныч и тут оказался в прибытке: говно он старательно удалял, а из кишок, требухи и прочего неликвида делал тушёнку, которую ел сам вместе со своей Азой Ивановной, а часть отправлял своим многочисленным детям-бизнесменам в Москву и бывший Ленинград. Выросшему же щенку доставался суп из рогов и копыт. Поэтому он продолжал выть, доставая не только одну бабку Калинину, но даже жителей неблизкого Лопатино. И продолжал тырить любую, плохо лежащую, жратву у односельчан.

Мироныч тоже не избегал данной участи, потому что по старости иногда забывал заготовленное для тушёнки неликвидное мясо в разных местах, а щенок, если находил его, сжирал всё подчистую. Поэтому перед всяким очередным забоем Мироныч и хлопотал, готовя запирающуюся тару, в которую он потом складывал очищенное от говна и шерсти мясо и спускал в колодец до той поры, когда его (мясо для будущей тушёнки) можно будет вывезти хозяйственной Азе Ивановне.

Но Дик (так звали щенка) и тут успевал.

Он умудрялся тырить мясо из запирающейся тары в те редкие моменты, когда тара была ещё не заперта и стояла на срубе колодца. В такие моменты Дик очень спешил, поэтому иногда опрокидывал незапертую тару вместе с тем мясом, которое не успевал стащить, прямо в колодец. Мироныч, находя тару опрокинутой в колодец, а очищенные от говна кишки, плавающими на его поверхности, сильно возмущался. При этом он винил всех, но только не Дика, в каком-то вредительстве. Но особенно доставалось Жорке, снискавшем нелюбовь старого навозного жука к себе за то, что он раньше всех раскусил его истинную паскудную сущность.

- Тебя послушать – так все в нашей деревне хитрожопые, - заметил Сакуров. – А хитрость – это всего лишь одно из проявлений человеческого ума. Так зачем из-за неё судить всякого?

Учительница в это время дотащилась до колодца, с мученическим видом сняла крышку, и надолго замерла, словно набираясь сил перед неизбежным подъёмом ведра из колодца.

- Хитрость – это адаптированный животный инстинкт, - веско возразил Жорка. – Поэтому для меня всякий хитрец вроде Мироныча и учительницы – примитивные обезьяны.

- А что тогда есть человеческое сознание? – машинально спросил Сакуров, с состраданием наблюдая за учительницей.

- Сознание – суть качественно новый продукт эволюции, - безапелляционно заявил Жорка. Его безапелляционность граничила с той его прямолинейной убийственностью, с которой он когда-то решал некоторые дела своего недавнего боевого десантного прошлого. В том смысле граничащей, что в новой жизни он никого не убивал, в то время как в прошлой кое-кого убивать ему приходилось.

- Я тебя, Жорка, конечно, уважаю, - пробормотал Сакуров, - но…

Он затушил бычок в специальной банке и отправился помогать учительнице. Жорка устроился на скамейке крыльца Сакурова поудобней, приготовившись смотреть и слушать происходящее перед ним действо со всей внимательностью трезвого русского человека.

- Давайте я вам помогу, Валентина Алексеевна! – предложил Сакуров.

- Ах, Костя! – жеманно возразила учительница. – Не стоит… Я и сама…

- Да ладно, - грубовато прервал учительницу Сакуров и поднял ведро из колодца, наполнил ведро учительницы, затем поднял ещё, наполнил другое её ведро, подхватил их и потащил к крыльцу избушки столичной дамы. Поставив вёдра возле двери, Сакуров хотел откланяться, но не тут-то было.

- Костя, если вас не затруднит, мне нужно ещё пять вёдер, - огорошила Сакурова учительница.

- Да, конечно, - с готовностью согласился Сакуров и побежал выполнять задание.

- Это ей помыться сегодня надумалось, - во всеуслышание прокомментировал Жорка. – А то немытой встречать гостей ей негоже…

Учительница злобно зыркнула на Жорку, а Сакуров, пробегая мимо приятеля, посмотрел на него укоризненно.

- Ах, Костя! – снова запричитала учительница, когда Сакуров притащил положенное для помывки престарелой Мальвины количество вёдер воды. – Вы такой добрый… Не то что… А вот мне бы ещё…

- Что? – развесил уши Сакуров.

- Вы не могли бы помочь выкопать мне картошку?

- Э-э, - ответил Сакуров, оглянулся на Жорку, посмотрел на учительницу, изображающую всю скорбь земли русской, которую могут оставить без учительского энтузиазма, и заткнулся.

- Может, - отозвался Жорка. – А заодно отремонтировать туалет, замазать печку и способствовать реформе российского образования.

- Мне ещё надо спилить вот это ужасное дерево, - не обращая на Жорку никакого внимания, сказала учительница и показала на нехилый американский клён тридцатилетней давности.