Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

- А хватит нам их на то, что мы задумали? – поинтересовался Сакуров.

- Не хватит – добавлю, - легко возразил Жорка. – Со следующей недели, пока сухо, надо начинать копать картошку.

- Да, надо. Кстати, я тоже могу добавить.

- Купи штаны лучше, - буркнул Жорка, - и какую-нибудь приличную обувь. А то ходишь в моём старье…

- Нормальное старьё, - возразил Сакуров.

- Ладно, давай ещё по одной.

- Я ж не пью!

- А, ну да! Эй, вы, пить будете?

- Конечно, Жорочка! – первый отозвался Мироныч, прервавшись на том месте, когда он, откушав дармовой ветчины со шнапсом, принялся окучивать какую-то военнослужащую младших чинов с помощью реквизированных духов и служебного положения. Судя по прошлым рассказам и нынешним сальным взглядам, которые древний старичок дарил всем местным особам женского пола за исключением ровесницы – бабки Калининой, ходок он был ещё тот. Хотя рост имел пигмейский, а рожу – скабрезную.

- Не крепка? – насмешливо спросил Жорка.

- Есть немного, - небрежно бросил Мироныч, - да ещё она у вас чем-то воняет.

- Зато твоя – без запаха, - ухмыльнулся Жорка и налил в четыре стакана.

- Да, мой самогон – марочный, - без тени смущения заявил Мироныч и потянулся к своему стакану. – Его даже директор нашего банка хвалил.

- Врёте, наверно? – не поверил Сакуров.

- Ничуть, - ещё шире ухмыльнулся Жорка. – К нашему Миронычу весь цвет Угарова в гости во время всяких праздников шастает. И чего только с собой в виде подарков не тащит. То есть, хоть и цвет, а дураки набитые. Во-первых, жрут в гостях всякую дрянь, во-вторых, очень сильно надеются, что Мироныч в ответ на хрустальный горшок местного производства подарит кому-нибудь какое-нибудь своё «трофейное» ружьецо.

- Ну, друзья, - решил сменить тему Мироныч, - давайте выпьем за наш сплочённый коллектив честных тружеников, которые всегда готовы прийти на помощь друг к другу.

Коллектив не сказал ни слова в ответ и выпил. Все, и Мироныч, закурили, а повествовать принялся Семёныч. Бывший директор пытался продолжить свой рассказ, но не получилось.

- Моя «нива», чтоб вы все знали, - завёл пьяную пластинку ветеран Московского таксопрома, - не просто легковая машина, а вседоржник называется…

- Внедорожник, - машинально отредактировал Сакуров.

- Внесапожник, - поправил Жорка. Но Семёныч не слышал ни Сакурова, ни Жорку.

- …В общем, вездеход в городском исполнении. А это, чтоб вы знали, такая машина, на которой не стыдно и в городе показаться, и нетрудно по болоту проехать…

- …Ваша машина, - угодливо встрял Мироныч, - этим летом выиграла гонку «Париж – Дакар».

Старый сучий хвост давно посчитал, что ездить на Семёныче за дрянной самогон гораздо дешевле, чем это обошлось бы сыну экс-директора на нормальном бензине, поэтому всячески поощрял Семёныча в любом его вранье.

- Н-ну? – удивился Семёныч, но тотчас намотал на ус новую информацию и продолжил свою историю. – Так вот, это такой вседорожник, что я однажды на нём трактор из карьера, куда он свалился, вытащил.

- Большой трактор? – не преминул встрять Жорка.

Семёныч задумался, но ненадолго.

- Кировец (30), во!

Семёныч как сказал, так и вытаращил глаза. Наверно, от удивления, что он смог вытащить на маленькой «ниве» здоровенный кировец.

- Трактор, наверно, был без прицепа? – снова встрял Жорка.

- В том то и дело, что с прицепом! – решил идти до конца окончательно охреневший Семёныч.

- Значит, был порожняком?

Жорка веселился вовсю. Мироныч изображал благостную благодать, Варфаламеев гипнотизировал бутылку с оставшимся самогоном.

- И ничего не порожняком! Он вёз, он вёз…

- Другой трактор? – подсказал Жорка.

- Да, но…

Семёныч ещё немного подумал, а затем с сожалением добавил:

- …Поменьше кировца.

- Наверно, Беларусь (30)?

- Её, заразу! Я, значит, тащу их из карьера, а водитель кировца бегает вокруг меня и умоляет, чтобы я не уронил эту Беларусь с его прицепа. В общем, вытащил, и ни грамма не взял!

- А я бы граммов сто пятьдесят ещё выпил, - вздохнул Варфаламеев. Он тоже хотел поговорить, но пока не получалось.

- По сто пятьдесят не получится, - сказал Жорка, - даже если Мироныч откажется.

- А зачем мне отказываться? – удивился старичок.

- Да незачем… Ладно, я и дома выпью. Наливай, Петя!

- Спасибо, Жорка! Душевный ты человек…

- Ну, товарищи! – снова поднял свой стакан Мироныч.

- Будем! – дружно возразили Семёныч с Варфаламеевым и приняли на грудь. Семёныч похрустел огурцом, посопел, а затем таинственно сообщил:

- Мироныч тут правильно говорил про Париж с этим, как его…

- Дакаром, - подсказал Мироныч.

- С ним. Но никто не знает, что на «ниве», которая победила, ехал я!

- Правда?! – так искренне изумился Мироныч, словно впервые узнал, что Петровна – жена Семёныча.

- Правда!

Жорка схватился за живот, Сакуров отвернулся, а Варфаламеев раз пять попеременного мигнул обоими глазами.

Природа подарила сельским жителям ещё одну возможность реализовать свои планы по скорейшему обогащению в виде сухой погоды, под эгидой каковой можно было без напряга выдернуть созревший урожай на поверхность земли, просушить его и, частью ссыпать в погреба, частью реализовать на рынке.

Все деревенские не преминули данной возможностью воспользоваться. На скорейшее обогащение, правда, никто не рассчитывал, но кормовой безопасностью обеспечились почти все.

Жорка Прахов и Константин Матвеевич Сакуров, в отличие от односельчан, планировали немного иначе. То есть, от представившейся возможности обогатиться они увиливать не собирались. И пусть это была смешная возможность и в принципе не такая, какая представилась в своё время Абрамовичу или Вяхиреву, тем не менее, ни Жорка, ни Константин Матвеевич упускать её не хотели.

Короче говоря, свою картошку Жорка Прахов выкопал за четыре дня. Её у него оказалось четыре с лишним тонны. Сакуров, имея две руки против одной Жоркиной, ковырялся пять дней и вырыл только две с половинной тонны.

- Блин, нехилая работёнка, - кряхтел Константин Матвеевич, ёжась под задубелой коркой рабочей одежды и дымя полюбившимся самосадом.

- Это тебе не мандарины собирать, - ухмыльнулся Жорка, смоля дорогой сигаретой. Приятели, оставив позади картофелеуборочные работы, сидели на крыльце Сакурова, осенённого кронами ракит и одного дуба. Листва на деревьях украсилась дополнительной расцветкой наступающей осени, лёгкий ветерок шуршал ею и ворошил редкие павшие «первенцы» на пожухлой траве вдоль просёлка и между его убитыми колеями. В прозрачном воздухе слышались скупые птичьи голоса, и призрачно отсвечивала паутина. Жоркина жена уехала на свой оборонный завод, где ожидалась свежая партия американцев, повадившихся шастать в бывший Советский Союз за бывшими советскими секретами бывшей советской оборонки. Учительница тоже собиралась отвалить, но на днях, поскольку начало учебных занятий демократы не отменяли, и начало учебного года планировалось на первое сентября. И, пока не поджимало, учительница торчала в деревне, ожидая крутого зятя, когда тот соизволит подъехать и вывезти тёщу. А пока, синенькая и сухонькая, то есть, тощая, мелкая и крашеная из седой бабки в голубую Мальвину, учительша ползла в сторону общественного колодца мимо перекуривающих Жорки и Сакурова.