Фред Саберхаген - Руки Геракла

Но она была так молода… Конечно, и я был не слишком взрослым. Возможно, она не была для мужчины идеалом красоты, да и никогда не станет… но мне она казалась олицетворением нежности. Ее тело только-только начало наливаться женственностью. В голове у меня вспыли слова моего романтического наставника: «… шея ее все еще цвела юностью. Она еще не была знакома с уловками Афродиты, очаровательницы мужей».

Но какое бы впечатление ни произвела на меня Данни, у меня было мало времени на разговоры.

Аргонавты после долгого негромкого спора решили, наконец, какое именно испытание я должен пройти. По разговорам героев я понял, что именно этому испытанию подвергали нескольких искателей, недавно пожелавших присоединиться к их походу.

Ясон решил первым выйти на состязание со мной – он и во всем остальном всегда был первым. Он с улыбкой шагнул вперед и протянул свою ручищу. Он был почти на голову выше меня, и моя рука готова была утонуть в его ладони. Вел он себя искренне и по-дружески – он не станет пытаться наказать меня за дерзость.

– Все будет честно, – предупредил меня Мел, почти извиняясь.

– Конечно. Я понимаю.

А я сам себе напомнил, что должен быть очень осторожным, чтобы не сломать руку брату девушки, которая так мне помогла. Я не хотел причинять зла никому из друзей брата – правда, ее зеленые глаза спасли бы его, будь он даже моим врагом.

Возьмут ли меня в славное странствие или нет, вдруг стало таким неважным по сравнению с впечатлением, которое я мог произвести на девушку. Но, по счастью, одно другого не исключало. По знаку испытание началось, и Ясон, которого я потянул вперед почти без сопротивления, пробежал пару шагов прежде, чем полететь в холодную освежающую воду гавани. Выражение его лица было таким смешным, что мой племянник открыто расхохотался среди молчания толпы. Данни тоже на несколько мгновений онемела, но затем и она испустила радостный визг.

Остальные аргонавты, осознав, что случилось нечто непредвиденное, поняли, что нужно быть готовыми показать себя с наилучшей стороны, вступили в единоборство следом за вождем. Когда четверо или пятеро таким же образом полетели в воду, мелководье у берега стало выглядеть еще омерзительнее, чем раньше, поскольку они подняли со дна тучу ила.

Когда двое очередных стали спорить, кому идти первым, гордыня, безрассудный дурман внезапной славы, опьянявшей крепче вина, снова овладела мной (Дедал был прав).

Я сменил позицию и протянул и левую руку.

– А двое сразу?

От такого вызова мужчина отказаться не может, и мгновением позже раздался двойной всплеск. В этом состязании мне было все равно с кем бороться – с пастухами, с героями ли.

Тут было более сорока героев (я не пытался сосчитать), и прежде, чем испытание закончилось, все они мужественно в свой черед вступили в борьбу со мной. Одни мои жертвы ворчали, но я получил несколько поздравлений от других, когда весь этот фарс закончился, но по большей части толпа на берегу взирала на все это в благоговейном молчании.

Мое достоинство героя было установлено вне всяких сомнений, но в гордыне своей я превратил нескольких людей, которые могли бы стать моими друзьями, в завистников. А зависть – первый шаг к вражде.

Тем же полуднем Ясон лично пригласил меня на борт «Арго» – по сути дела, в знак того, что меня публично признали героем. Глава аргонавтов сделал это с некоторой неохотой, но тогда я не мог понять почему. Но вряд ли после моего утреннего выступления он мог вести себя иначе.

Всякий признанный героем и принятый в число аргонавтов имел право взять с собой на борт одного спутника, которому не обязательно было проходить испытание. Так что Энкида взяли вместе со мной. Никто не спрашивал – друг он мне, родич, слуга, любовник или все вместе, как уже было среди искателей приключений и их спутников.

В тот же день мы отплыли, воспользовавшись отливом. Я вместе с остальными сел на весла, за несколько минут освоившись с ранее незнакомым делом. Некоторые из моих соратников, заметив мои гладкие ладони, ждали, что вскоре я заработаю себе волдыри, но их ожидало разочарование.

Через час-два мы вышли в открытое неспокойное море, и часа полтора я негероически страдал от морской болезни. Единственным моим утешением было то, что не один я мучался на этом геройском корабле.

Те, кого болезнь не затронула, насмехались над страдальцами. Часу не прошло, как я так разозлился на этих насмешников и на себя самого, что морская болезнь просто сама сбежала из моей головы и кишок. К счастью, я не настолько разозлился, чтобы наделать бед.

Мы гребли, и я слушал разговоры о женщинах и морях, титанах и богах. Я по большей части слушал, порой вставляя одно-два слова. Однако, к моему удивлению, я ни разу не слышал разговоров о том, что было целью похода. То есть о самом руне. Ни я, ни мой племянник так и не поняли, что это за сокровище, и постепенно мы начали подозревать, что большинство из охотников за ним тоже не имеет об этом никакого понятия.

Первую ночь мы провели на море, дремля на веслах. Облака затянули небо, звезд не было видно, и Ясон, который не до конца доверял компасу Тифия, решил ждать рассвета.

На второй день около полудня мы увидели вдалеке какие-то холмы и вскоре пристали к берегу, где предполагалось окончательно завершить подготовку к путешествию и запастись водой, наполнив еще раз наши бутыли, амфоры и бурдюки. Конечно, я никогда этого места не видел.

Прежде чем причалить, мы вошли на веслах в устье широкой реки, и один из моих сотоварищей сказал, что это река Хиус и что мы в Мизии.

У большинства из нашей команды до сих пор на языке был вкус воды из гавани Иолка, так что ни у кого не было желания набирать воду из мутной реки. Потому мы разбились на несколько групп и пошли искать чистый пруд или реку.

Тогда я думал, что мы с Энкидом разделились по разным партиям лишь случайно, но вскоре я понял, что это не так.

Это было основной темой разговора, который я излагаю ниже. Сам я его не слышал, поскольку разговор тот шел среди членов того отряда, в котором меня не было. Но потом я узнал об этом из достоверного источника.

Ясон, который шел впереди, неся несколько пустых амфор, как и прочие члены отряда, покачал головой.

– Я сильный человек, – уверенно заявил он, и остальные закивали. – Но когда он схватил мою лапу, я показался себе не сильнее ребенка. – Он поднял правую руку, ширококостную, бугрившуюся мускулами, покрытую мозолями в тех местах, в которых они возникают от привычки к оружию, и посмотрел на нее так, словно в ней был некий тревожащий его изъян. Затем задумчиво сказал чуть тише: – Это еще не самое худшее.