Фред Саберхаген - Руки Геракла

– Гектор! Разберись с ним!

Меч силача-Гектора с силой опустился на мое левое плечо прежде, чем я успел что-нибудь сказать. Схватив меченосца за руку, я ощутил почти привычный теперь резкий укол, знак, что, будь мое тело просто человеческим телом, я получил бы тяжелую рану.

По воинским понятиям, я не особенно много народу убил за свою жизнь, и мне не хотелось никого больше убивать. Схватив Гектора за пояс, я сунул его как бревно под мышку, как носил в детстве двух-трех визжащих ребятишек. Своей левой рукой я держал его за правую руку, зажав его левую руку между своим телом и предплечьем. Мне было удобно его так держать, поскольку у меня одна рука оставалась свободной, хотя и пришлось немного наклониться из-за дополнительного веса, чуть большего, чем мой собственный. Но когда Гектор попал в такое положение, меч выпал из его руки, и герой уже никому не мог повредить, разве что все рядком пошли бы прямо под удары его брыкающихся ног. Мой пленник вертелся и силился вырваться, но пользы ему было от этого мало. Он коротко дышал, издавая непонятные полупридушенные звуки ярости и страха.

– Он ничего не сможет мне сделать, – заверил я его соотечественников. – Но тем, кто рядом, он опасен. Могу я куда-нибудь его поставить? Или мне швырнуть его в море? – свободной рукой я показал на синий горизонт. – Боюсь, он камнем пойдет ко дну в своих доспехах-то.

Жрец Посейдона лишь молча разевал рот, как рыба, глядя на меня и своего беспомощного бойца. Двое товарищей Гектора выступили было вперед. Это были крупные ребята, поклявшиеся, что удержат его, и я освободился от груза.

Поговорив с более миролюбивыми жителями Трои, собравшимися вокруг меня, стоявшего, опершись на палицу, я узнал, за что так поступили с Гесионой. Люди почему-то решили, что Посейдон гневается на жителей города, поскольку Зевс заставил его помогать им в постройке стен. Владыка моря наслал на город чудовище. Каким-то образом царя убедили в том, что чудовище можно задобрить, лишь отдав ему в жертву дочь. Единственной причиной этой уверенности были слова прорицателя. Я подумал, что такой бесхребетный царь долго на престоле не просидит.

Должен заметить, потом я узнал, что после освобождения троянская царевна начала вести себя настолько стервозно, что я начал понимать, почему все так жаждали от нее избавиться.

Как только стало ясно, что местные жители оставили свои попытки на нас напасть, Энкид стал болтать с ними. Люди смотрели на нас почтительно и опасливо – несомненно, они были почти уверены, что он, как и я, обладает божественной силой. Я заметил, что он не сказал ни слова и не сделал ровным счетом ничего, чтобы вывести их из этого заблуждения.

Когда я рассказал троянцам, что мы с племянником приплыли с Крита, кто-то спросил – с чего это мы пустились в такой долгий путь в лодчонке, такой маленькой для торговли. Естественно, я поднял вопрос о яблоках Гесперид.

Меня немного удивило, когда эти слова вызвали недоуменный шепот и предположения, а седовласые советники обменивались многозначительными взглядами. Я воспрянул духом.

– Что это? Что вы можете мне о них поведать?

Наконец некоторые из наших новых знакомцев радостно сообщили мне, что по крайней мере одно из тех самых яблок находится куда ближе, чем я предполагал.

Мы с Энкидом обменялись полными надежды взглядами.

– Как они выглядят, эти самые яблоки? – спросил я.

Старец с самой длинной и самой белой бородой, какие мне пришлось в жизни видеть, очень серьезно принял на себя роль мудрого советника. Он воздел руки.

– Они похожи на обычные яблоки, юноша. Ты яблоки-то в жизни видел?

– Видел.

– Они похожи на обычные плоды, говорю я. Разве только вырастают величиной с человеческую голову.

– Наверное, и яблоня тоже гигантская?

Похоже, с этим все согласились, хотя, задав несколько дополнительных вопросов, я понял, что никто из них не видел этой самой яблони собственными глазами, не знал, на что она похожа, и даже не был уверен, где она растет.

– Но кто-то сейчас сказал мне, где я, по крайней мере, могу найти яблоко?

Еще немного посоветовавшись друг с другом, троянские советники заверили меня, что я могу найти такое яблоко в некоей пещере, которая была жилищем некоего Антея. Когда они произносили это имя, их голос дрожал, а на лицах был страх.

Я тут же попытался вытрясти из них верные сведения.

– Этот Антей держит сад и выращивает яблоки? Он их ест? Кормит ими свой скот? Или что?

Ответы были самые разные. Но в точности не знал никто.

– Понятно, – кивнул я, словно и на самом деле что-то понял. – А вы сами видели этот чудесный плод в его пещере?

Как оказалось, никто из этих людей никогда не бывал рядом с этой пещерой. Они сочли нужным предупредить меня, что никто из тех, кто вошел в это логово, живым из него не выходил.

– А кто-нибудь постоянно следит за входом в пещеру, чтобы чего не случилось?

Похоже, они не слышали моего вопроса. Но в конце концов один из них рассказал мне, что несколько сорвиголов видели издалека, как Антей нес в свое убежище яблоки, и признали в них эти плоды.

– А я могу поговорить с кем-нибудь из этих самых сорвиголов?

– Увы, господин, никого из них сейчас здесь нету. Они на месте не сидят. Один уплыл с аргонавтами.

Если они думали, что это окажет на меня впечатление, то ошиблись. Когда они назвали мне имя, оно ничего мне не сказало.

Они все сходились в одном – логово или пещера, в которой жил ужасный Антей, находилась в нескольких сотнях миль отсюда вдоль по неровному берегу на запад и север.

Я прищурился и посмотрел на горизонт в ту сторону, затем повернулся к троянцам.

– Вы очень сильно затронули мое любопытство, друзья мои. Но скажите же мне теперь, кто такой или что такое этот Антей? Вы говорите о нем так, будто это не простой человек.

Ответы не особенно прояснили этот вопрос, но они уверили меня в том, что любой, кто живет в сотне миль от этого самого Антея, был бы рад избавиться от него.

Проведя половину дня и ночь в шатрах и навесах строителей стен и насладившись гостеприимством троянцев, мы с Энкидом решили немного поспать, вполглаза приглядывая за окружающими – мы часто так спали во время наших странствий. Через час после восхода мы снова были на борту лодки.

Розовоперстая Эос взошла на небо и ушла прежде, чем мы с племянником снова отправились в море, отчалив от берега, что лежал в полумиле от новых стен Трои. Когда мы отплыли, уже взошло солнце. На берегу не осталось и следа от твари. Думаю, его уродливую серую тушу смыло ночным приливом. А в рассказах, которые я подслушал этим утром в Трое от очевидцев нашего боя и тех, кто его не видел, туша выросла в размерах вдвое.