Эдуард Мухутдинов - Аурингард

— Кажется, будто это было так давно, что эпохи прошли с тех пор. Я встретил ее, когда вышел в мир, чтобы узреть плоды деяний моих, поразмыслить, что нужно еще сделать. Что ж, я встретил ее, и полюбил.

Неожиданно для себя, для Хаффура, для мира, для всех. Неожиданно для Сил. Она тоже полюбила меня. Но она не знала, кто я, не об этом были наши речи. И когда открылся ей мой истинный облик, она ушла. Любая другая осталась бы, если не с радостью, то хотя бы из страха. Но она ушла.

— Зачем… — Голос его был хриплым, и рыцарь прокашлялся. — Почему ты рассказываешь мне это, колдун?

— Ты сам просил меня об этом. Впрочем, нет. — Я рассмеялся. — Разве я стал бы просто так выворачивать душу какому-то рыцарю, пусть даже и магу?

— Так почему?

Великая Тьма, как трудно иногда произнести слова. Смеяться или молчать гораздо легче и спокойнее.

— Почему?

Когда он оставит меня в покое? Или нет. Я не хочу этого. Я не хочу покоя. Пусть он раздражает меня вопросами, на которые нет ответа. Тьма, о чем я? Он уже взросел. Что мне ему сказать?

— Ты действительно хочешь знать?

Теперь расхохотался он. Юноша понял, в чем юмор ситуации. Кто и когда так разговаривал с правителем мира? Даже Ауреин беседовал со мною иначе.

— Да! Да, забери тебя Тьма, хочу!..

Он осекся, когда я взглянул на него. Что же он почувствовал? Я — нежность. О Бесконечные Сумерки, я не смогу причинить ему вред. О Великая Тьма, где же тот колдун, которым я был когда-то? Свет Милосердный, чему началом послужило то событие, продолжение которого здесь и сейчас?

— Потому что имя ее — Лири.

Молчание. Он перестал дышать. Мое дыхание вообще не слышно. Где-то вдали грохотал гром, это Хаффур отводил душу.

— Лири?..

Я безмолвствовал.

— Мою мать зовут Лири.

Великая Тьма, у него мой взгляд!

— Это она?

Он велик, этот рыцарь, этот юноша, мой сын.

— Скажи мне, это она?

И я ответил:

— Да.

Ауреин, ты и благороден, и низок. Только Времени, великому интригану, по силам сотворить такое. А я еще считал себя равным тебе! О, если бы это было так! Как бы ты об этом пожалел, Дракон Времени…

— Да, это она. И ты…

— Нет! Этого не может быть!

Я усмехнулся.

— Все вы, люди, одинаковы. Не верите тому, что очевидно. Да, ты сын мне.

Сын, о котором я только сегодня узнал, когда увидел тебя. Все эти годы, что я пытался забыть Лири, она готовила мне напоминание о себе. Растила тебя.

— Это неправда!

— Взгляни на меня. Взгляни на себя. И поймешь, что я говорю истину. Да и подумай сам, с кем бы я еще стал беседовать так, как с тобой. С Хаффуром? Он слуга. С Лири? Я и сейчас не смогу говорить с ней столь откровенно. С другими рыцарями? С ними я вообще веду беседу в одиночестве, а они молчат.

— Ложь!..

Я шевельнул рукой. Врата открылись бесшумно, как всегда. С легким стуком о другой край дороги опустился мост.

— Иди, сын мой. Я не могу причинить тебе вреда. Слишком далеко я уже ушел от путей Черной Магии. Я изменился. И… передай Лири, что я до сих пор жду ее. И буду ждать вечно.

Я завернулся в плащ и сотворил заклинание. Рыцарь тут же стал оглядываться по сторонам в поисках меня, хотя я не двинулся с места. Это было всего лишь заклятие невидимости.

Медленно, словно нехотя, юноша тронул поводья. Конь, все время нашей беседы с ужасом фыркавший и нервно переступавший ногами, с готовностью двинулся к вратам и быстро преодолел мост. Рыцарь развернулся и окинул взглядом Аурингард. Стоя на пороге, я смотрел, как он берет направление в сторону Энала, и дорожная пыль аккуратно ложится на землю, покрывая следы копыт.

Грянул гром. Первые капли дождя прибили пыль к дороге. Гроза пришла.

Демон Ночи Хаффур, пригнавший грозу, вернулся и с воплями недоумения и отчаяния стал кружиться надо мной, чуть не задевая своими черными крыльями. Он хотел что-нибудь сделать для меня, но не знал чего.

Неведомо было ему, что впервые за три тысячи лет я чувствовал себя умиротворенным.

О демон несчастный, не сознающий своего несчастья…

Люди — это странный народ. Худшие из них давно превзошли по своим мерзостям самые гнусные дела троллей, а ведь они повсеместно признаны ошибкой Создателя. И в то же время лучшие из людей стоят на такой высоте, что величайшие эльфийские властители смотрят на них с почетом, уважением и завистью.

Я взираю на мой мир из пространства вне его. Не существует для меня времени сейчас, вся бездна веков прошедших и грядущих сливается предо мной в одно мгновение, тянущееся из прошлого в будущее, неразрывное и нераздельное, неделимое целое сущности и бытия Эа. Отправная точка истории сливается с ее завершающим штрихом — и все начинается снова.

Снова, но не по-прежнему, ибо меняются разумные, вершащие свой путь, спешащие завершить неведомую им миссию и возобновить ее опять. Тысячи и тысячи лиц и ликов сливаются в один, который предстает невообразимым образом некоего странного существа, имеющего черты всех их и — никого.

Драконы теряют свою устрашающую и восхищающую мощь, эльфы — очарование прекрасной расы, гномы — легендарную алчность и силу, люди — восприимчивость и приспособляемость, хайги и тролли — уродливость и коварство, брекки — благородство, майнары — древнюю память и разум…

Теряют — во всем этом клубке лиц, личностей и целых народов, теряют — но обретают в новом качестве нечто, складывающееся из лучших частей всего этого и приумножающееся ко славе и трагедии мира. Беспечно глядя на окружающее, в одиночестве существуют народы, не зная о том, что когда-то братство по разуму не было привилегией только людей, только эльфов или только драконов; и в странном перемирии десятков разных народов обретаются страны, путешествуя по которым попадаешь из ужасающих Пламенных гор Небесных Гномов в девственные леса дриад и бескрайние луга Арридов-Поклоняющихся-Солнцу. Все это сливается и преображается в один образ, образ бесконечно ненавистный и столь же необходимый, столь же долгожданный и искомый.

— Это должно было случиться, — говорю я ему, хотя голос здесь и не нужен. Ответ просто звучит в пространстве, окружая со всех сторон:

— Непременно.

— Уже было, и не раз.

— Было, но по-другому.

— Но это неважно.

— Да.

Я слежу за фиолетовыми зрачками, в которых когда-то давно многократно отражалось полуденное солнце, готовое скрыться за грозовыми тучами.

Сейчас в них не отражается ничего, здесь нечему отражаться. Здесь ничего и никого нет. Только я — и он.

— Зачем же это нужно?

— Чтобы все повторилось снова.

— И это есть…

— Таинство, которого провозвестником ты стал.

— Я не держу больше на тебя зла. В конце концов, ты скован своей свободой. Не хотел бы я знать, что значит видеть рождение и падение мира сотни и сотни раз.