Михаил Попов - Пророчество Золотого Перуна

Невидимые руки отбросили разошедшихся степняков в стороны. Черный, вставая между избитыми пленниками, вскинул руки.

— Первый кто шевельнется, сдохнет на месте! — мрачно пообещал он. — Мне эти люди нужны живыми.

Отрак упал на колени рядом с безжизненным телом друга. Дрожащими руками поднял его голову, осторожно опуская себе на колени. Горячие слезы хлынули из глаз. Суровый каган плакал, не стесняясь своих воинов, а те стояли понурив головы, чувствуя и свою вину в произошедшем.

— Я же тебе говорил, — шептал Отрак, обращаясь к неслышащему его Тилаку. — Предупреждал. Ну почему ты никогда меня не слушал? Почему я, дурак, побоялся тебе приказать? Что я скажу твоей матери? Как посмотрю в глаза отцу, говоря что ты погиб не в жарком бою, а…

Он гладил растрепавшиеся желтые кудри, корил, винился, обвинял… Но глаза Тилака смотрели в черное небо, сквозь склонившегося над ним Отрака. Смотрели и не видели ничего. Не блестели обычным задором, а подергивались тусклой пленкой вечного сна.

Когда каган выпрямился, на воинов взглянули совершенно сухие глаза.

На деревянных, не гнущихся ногах, каган подошел к скрючившимся в пыли избитым пленникам. Черный сделал предостерегающий жест, но Отрак лишь плюнул Сергею в лицо.

— Я должен отвезти его тело родителям, — не допускающим возражений голосом, сказал каган.

Черный молчал, изучая лицо Отрака. Через несколько долгих минут, капюшон качнулся.

— Ты должен доставить пленников к Хозяину.

— Я должен посмотреть в глаза его отцу, — отрезал Отрак. — Он был моим другом!

— У кагана не может быть друзей, — негромко сказал Черный. — Для кагана, интересы рода должны быть выше интересов друзей или родных. Ты готов принести будущее рода на алтарь сиюминутных чувств?

Отрак с тоской посмотрел на усыпанное звездами небо, пережидая, когда ночной ветерок высушит набухшие слезы. Черный молчал, ни звуком не тревожа размышлений кагана.

— Кичай! — позвал Отрак десятского, ходившего под рукой Тилака. — Возьми своих людей. Отвезете Тилака в стойбище. Похороните, как подобает великому воину. И спаси вас боги, если мне покажется, да, только покажется, что курган над его могилой недостаточно высок!

Утром, пленников, связанных по рукам и ногам, грубо закинули в повозку. Ни воды, ни еды не дали, но хотя бы оставили в живых, и это радовало уже само по себе.

Лика крепилась, сдерживая слезы, и ребята ей в этом помогали, всячески стараясь отвлечь от воспоминаний о событиях ночи. Разговоры и самим помогали забыть об избитых телах, жажде и голоде.

Они разговаривали громко, шутили, натужно смеялись, тем самым бросая вызов хмурым степнякам. Но те, опасаясь Черного, лишь скрипели зубами, да что-то бурчали в усы.

Черный, опасаясь мести со стороны половцев, весь день держался поблизости, и угадать что за мысли скрывались под тяжелым капюшоном, не было никакой возможности. Только каждый ощущал на себе цепкий взгляд его не видимых глаз.

Вечером, когда разожгли костры, к Отраку подошел Черный. Дождавшись, когда каган сам обратит на него внимание, что само по себе было странным, Черный заговорил:

— Я не могу больше рисковать, каган. Девчонка сама по себе для твоих воинов как бельмо на глазу, а после того, что случилось с Тилаком… Сам понимаешь, они сейчас как сухая трава, могут вспыхнуть от одной искры, и ты их не удержишь.

— Что ты предлагаешь? — глядя на снующих по лагерю людей, спросил Отрак.

Черный словно этого и ждал.

— Не хотел я, но другого выхода нет. Я возьму девчонку, и отправлюсь вперед, а ты следом, привезешь тех двоих.

Отрак прищурился.

— Ты думаешь твой конь намного быстрее наших?

— А ты думаешь, что я могу передвигаться только на коне? — Отрак не видел скрытое капюшоном лицо, но мог поспорить, что губы Черного раздвинулись в презрительной усмешке. — Я предупрежу Хозяина о твоем прибытии. А ты постарайся меня не подвести. И что бы доставил их живыми, не то…

— Я помню! — оборвал Черного каган. — Я все помню. Они будут живыми.

И повеяло от его слов таким холодом, что Черный невольно поежился. Действительно, в этом молодом кагане он не ошибся.

Лика вздрогнула, ощутив пристальный взгляд. Оборачиваясь, она уже наверняка знала кто это может быть. И не ошиблась. Черный стоял возле повозки, застыв как вырубленная из камня статуя.

— Чего надо? — хмуро спросила она.

— Готова немножко полетать? — он протянул к ней сухую, старческую руку.

Лика дернулась в сторону, но веревки, плотно охватывающие тело, не позволили даже откатиться под защиту ребят. Тонкие узловатые пальцы сложились в непонятную фигуру, глаза девушки закрылись, лицо расслабилось, только мерно поднимавшаяся грудь указывало на то, что она жива.

— Спит, просто спит, — неизвестно зачем, объяснил Сергею Черный. — Сейчас я ее заберу, но ты не бойся, скоро вы встретитесь. И даю слово, тебя эта встреча очень удивит.

Он рассмеялся, вскинул руки над головой. Полы балахона захлопали. Раз, другой, третий. Сергей потряс головой: ему показалось, что фигура Черного поплыла, как размягченный воск, осела, раздалась в стороны. Но крики перепуганных степняков ясно дали понять, что видит это не только он. Рядом задергался Яросвет, но Сергей не отводил взгляда от превращающегося в неизвестное чудовище Черного.

Рукава балахона заблестели кожистой чешуей, капюшон вытянулся вперед усеянной мелкими острыми зубами пастью. Снизу коричневые полы наоборот, втянулись, оголяя крпкие когтистые лапы. Не успел Сергей сделать и трех вдохов, как у повозки расправил крылья огромный крылатый ящер. Вытянутая зубастая пасть распахнулась, и над лагерем прокатился противный, пробирающий до печенок, клекот. Степняки бросились врассыпную, Яросвет заверещал перепуганной птахой, но Сергей смотрел во все глаза. Птеродактилем сложно напугать дитя эпохи телевидения, но удивление и его лишило дара речи.

Мощно взмахнув крыльями, от чего в воздух взвился песок и мелкие травинки, птеродактиль взмыл над повозкой, и сделал большой круг, заставляя и без того ошарашенных половцев, броситься ничком на землю.

Кожистые крылья разогнали воздух над сжавшимся Сергеем, когтистые лапы мелькнули совсем рядом, зацепив жалобно треснувшую рубаху, и птеродактиль взмыл высоко в небо, сжимая в лапах хрупкое девичье тело.

Сергей закричал, но ящер, мерно хлопая по воздуху перепончатыми крыльями, равнодушный к его крикам, поднимался все выше и выше, пока не растворился в ночном, черном небе.

Не раз и не два пожалели друзья, что Черный покинул лагерь. Только когда того не стало, оценил, насколько тот заботился о пленниках. Отрак, озлобленный смертью друга, постарался превратить жизнь друзей в ад, и ему это удалось.