Елена Никольская - Змей подколодный

— Я сам откроюсь, фрау, будьте любезны!

— Да погоди, Стас! Господа преподаватели, это не наша шутка! Я просто слов не нахожу! Сэр Шелтон! Ведь вы меня знаете! Я не понимаю, как вы могли даже подумать!..

— Шутка? — переспросил Демуров. — Вы полагаете это шуткой? Шуткой и шалостью. Превосходно. Прошу вас, господа, подняться в кабинет директора.

— Борис, — сказал сэр Шелтон. — Я знал вас мальчиком. Этот мальчик стоил целой толпы ахейских сатиров. Но на подобные вещи он не был способен, не спорю! Беда в ином — вы уже не тот мальчик. Слухами, знаете, земля полнится.

— Вот как, — сказал Чернецкий. — Вы мне льстите, сэр.

— К чертям собачьим, — повторил Муратов и, обогнув историка, направился к дверям.

— Я извинюсь, Борис, — сказал сэр Шелтон. — Если вы докажете свою правоту, я извинюсь. Я вам пару настойки трехху выставлю.

— Выставите, — сказал Чернецкий. — Куда вы денетесь. Поддерживаете, Фёдор Аркадьевич?

— Ни в коем случае, — сказал Демуров. — Разве что пари… Но где вы, сударь, тот литр добудете, хотел бы я знать.

— Обижаете, — ухмыльнулся Чернецкий. — При моей-то репутации…

— Фарид!! — сказала фрау Бэрр.

— Секунду, — сказал Демуров, вглядываясь в кустики. — Это уже всякие границы переходит, право!.. Вот, Борис, ваши достойные преемники, любуйтесь! Покидаем, господа гимназисты, укрытие! Я к вам обращаюсь, Карцев!

"Зато у выпускников на судью меньше будет, — утешалась Ольга, вылезая из кустов и стараясь держаться за спиной пирата. — Как говаривал в известном фильме граф Калиостро, седалища не хватит — на двух лошадях одновременно умоститься…"

И ведьма, и граф Калиостро рассуждали абсолютно верно — касаемо заседаний и лошадей. Но вот военные трибуналы, господа, вершатся ох как быстро…

Ближе к вечеру завершился и судебный процесс выпускников — к полному удовлетворению подсудимых. Оправданные по всем пунктам обвинения, выпускники покидали гимназию, нагруженные доброй дюжиной оплетённых фляг и связками неких непонятных предметов, более всего напоминавших сушёные бананы фантастических размеров. Провожали подсудимых всем преподавательским составом. В авангарде процессии гордо шествовал явившийся таки на судилище адвокат — маленькая, полненькая, кудрявая девушка. Позади девушки шагал Демуров, сконфуженный донельзя. Время от времени он окликал девушку "Риточкой" и пытался положить руку ей на плечо. Девушка руку сбрасывала, "Риточку" игнорировала и всем своим видом показывала, что только возраст и положение Демурова удерживают её от оскорбления словом и действием. Сжалилась она лишь за воротами гимназии — пока бывшие подсудимые грузили подарки в багажник машины, надменно выслушала оправдания, позволила поцеловать себя в щёчку и небрежно помахала ладошкой на прощание.

Проводив печальными взглядами демонстративно исчезающий в языках пламени автомобиль, преподаватели отправились к себе в коттедж, где немедленно удостоились визитов самых бесстрашных гимназистов. Визитёров принимал на пороге коттеджа мистер Хендридж: любезно извинялся и выпроваживал вон.

— Сидят, понимаешь, в холле, все до единого, бутылок — йок, и базар идёт какой-то гнилой! — рассказывал Клаус.

— Отчего ж гнилой? — спрашивали Клауса.

— Так я зашёл — и тишина сразу! Ох, что-то будет, господа мои сограждане! Тихие преподы — долгие слёзы!..

— Лоханулись они, однако, — сказал Бельский. — Вот дела. Раз не выпускники, значит, что-то тут нехорошее вытворилось…

— Развеселить их надобно, — задумчиво сказал Клаус. — Можем, Виктуар?

— Можем, — задумчиво сказал Бельский. — Отчего ж не можем…

В восьмом часу вечера преподаватели услышали пронзительный свист, хлопанье тяжёлых крыльев, скрежет когтей и прочие звуки, долженствующие сопровождать явление массивной летающей зверюги. Приземлившись у коттеджа, зверюга прочистила глотку и забасила на всю гимназию:

— Господа преподаватели, прошу на выход! Сей же секунд требую предстать, ибо взалкал я справедливости и ждать не в силах! Кто не выйдет, я не виноват!

Откликнувшиеся на зов преподаватели были награждены зрелищем: в фонтане, поглотивши мраморную русалку, покачиваясь и переливаясь радужным светом, сидел, упираясь холкой в небо, огромный дракон. Был у дракона гребень, были три головы с разверстыми пастями, были выпученные глаза — всё как положено. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дракон состоит из множества мыльных пузырей разного размера и цвета.

— Все собрались? — спросил дракон и угрожающе взревел: — Ну что, мучители душ невинных? Доколе будут страдать воспитанники ваши от изуверских побоев и незаслуженных обид? А?! Я, Великий и Ужасный, Могучий и Непревзойдённый Маг всея Руси, попирающий когтями пределы миров, боец невидимого фронта имени кардинала Ришелье, приказываю вам, о себе возомнившим немерено, поклониться мне, сильнейшему, и все требования исполнить в сей же вечерний час без промедления! Розги, в мешок собравши, выкинуть в болота лесные, домашние задания отменить раз и навсегда и устроить для воспитанников ваших пир с винами столетними и икрою заморскою! Чуть не забыл — и каждому гимназисту по компьютеру с интернетом с тарелки! А не выполните мною желаемого — бойтесь тогда гнева моего праведного! И пусть лучшие кони моих табунов трижды и четырежды обегут земной диск, но и тогда они не найдут наказания суровее, чем то, которому подвергну я вас, непослушливых! Ух, как я вас, непокорливых, обижу! Ух, как я вас, мятежных, на клочки-то пораздираю! Бо-ойтесь, ироды страшные!!!

Страшные ироды, рассевшись на травке и ступеньках коттеджа, внимали дракону, подперевши головы.

— А недурно изложено! — оценил Олег Витальевич.

— Вы полагаете? — недоверчиво сказал дракон тоном ниже. — Ой-й! Я так стесняюсь! — и залился радостным двухголосым смехом.

— Боец невидимого фронта весьма впечатляет, — польстил дракону Крессир. — И о конях славный период, верно, коллеги?

— Любопытно, плагиат-то намеренный? — осведомился историк. — "Великий и Ужасный" там прозвучало, и вот ещё об икре, булгаковское…

— У Булгакова про осетрину! — саркастически указал дракон. — Телевизор надо смотреть! Икра заморская, баклажанная — слабо вспомнить?!

— Сей оборот, господа неучи, и впрямь принадлежит перу Михаила Афанасьевича! — сообщил мистер Хендридж. — А телевизор есть гибель для юных умов, что вы нам и показали печальным примером.

— Точно! — сказал дракон. — Это ж пьеса!.. Доколе ж будут носом тыкать в огрехи случайные! — взвыл он плачущим басом. — Доколе?!

— Бельский! — завопила фрау Бэрр. — Кларренберг! Немедленно прочь от фонтана!

— А тут никого и нет, — поспешно сказал дракон и лопнул, обрушив на иродов и мучителей литров сто воды. Не промок только господин Айзенштайн, потихоньку обходивший в это время фонтан. Остановившись за спинами сидевших на корточках создателей дракона, он снисходительно сказал: