Алексей Глушановский - Хранитель мира

В глазах воительницы стояла жалость. Жалость к Артуру, сожаление по чему-то несбывшемуся и легкое, почти незаметное и неощутимое презрение. Презрение честного служаки к человеку, который собирается предать свою родину. Пусть даже и ополчившуюся против него.

— Нет. — Артур вздохнул, помахиванием ладони разгоняя иллюзию небольшого замка на склоне величественных гор, во дворе которого он играл на гитаре целому гарему величавых красавиц из самых разных, но неизменно прелестных представительниц фейрийских родов. — Знаешь, я как-нибудь так обойдусь… И без красавиц, особенно таких. — Он осторожно ткнул пальцем в одну из все еще видневшихся миниатюрных и практически обнаженных женских фигурок. — Корриганы, они, конечно, красивы, спору нет, — ухмыльнулся бард, — однако корриган в гареме? Я, может быть, и самоубийца, но на свете есть немало куда более простых и безболезненных способов покончить с жизнью. Да и, позволь заметить, вербовщик из тебя… не очень, — добавил он, сделав небольшую паузу.

— Я знаю, — улыбнулась Дини Ши. — Не мой профиль. Но попробовать была обязана. Но все же что будем делать? У тебя есть план?

— План? — Артур демонстративно задумался. — Вообще-то в стандартную комплектацию аптечки барда данный препарат не входит. Но если очень надо, то, думаю, достать его будет несложно… А если ты имела в виду наши дальнейшие действия, а не способ расслабиться, то тут все просто. Я намерен жить. И делать свою работу. А остальное будет видно. В конце концов, у меня есть отличный телохранитель. — Он весело подмигнул опешившей от такого заявления Дини Ши.

— Но все же? — Лаурелин все никак не могла успокоиться.

— Все просто, Лина. — Артур вздохнул. — Есть старое правило: если не знаешь, что делать, делай то, что умеешь. Хоть что-нибудь. Я — не политик, не воин, вообще не боец. Я — бард. Я не умею плести интриги, сражаться за власть и подчинять толпу своей воле. Все, что я умею, это защищать людей и помогать попавшим в беду. Это я делал раньше и именно этим и планирую заниматься в дальнейшем. А что до этой святой-Хранительницы и крестоносцев под ее началом… Их нападки меня не волнуют. У меня есть ты. А если не справишься, то что ж… Я никогда и не планировал жить вечно.

— Я не справлюсь? — Дини Ши аж приподнялась от возмущения.

— Ну вот, я же говорю. У меня нет никаких причин для волнения, — улыбнулся Артур. — Так что буду жить, как жил раньше, и смотреть по сторонам — вдруг да замечу кого-нибудь, кто годится на роль мага?

— А если не заметишь? — Лаурелин все так же напряженно смотрела на барда.

— Тогда придется самому становиться магом. — Бард снова улыбнулся и тихонечко свистнул, вкладывая в звук Силу… Силу в смеси с той странной субстанцией, что он обнаружил в своем сознании. И бронзовая дверная ручка, на которую смотрел в это время бард, на мгновение вспыхнув ярким и яростным пламенем, рассыпалась тонким пеплом. — Вот так… — улыбнулся Артур. — Вот так… — Он задумчиво почесал затылок, поворачиваясь к замершей от удивления Лине. Глаза Дини Ши округлились, занимая практически половину лица, и сама девушка в этот момент просто до невероятности походила на какой-то персонаж японского аниме. — Теперь осталось только понять, что это такое и что оно может, кроме сжигания металлических предметов, — вздохнул парень.

Ранним утром, когда темная октябрьская ночь еще и не думала сдавать позиции позднему рассвету, в город Екатеринбург въехала странная пара. Очень странная.

Право слово, в конце первой четверти двадцать первого века было не так уж много людей, не только на полном серьезе использующих лошадей в качестве средства передвижения на дальние расстояния, но и въезжающих на них в крупный город. Да и внешний вид… Если сидящий на невысокой, белоснежно-белой кельпи, [10] Кельпи — водяная лошадь из ирландских легенд. Одним из отличительных признаков этих созданий было то, что севший на них всадник не мог слезть или упасть до тех пор, пока сам кельпи этого не захочет. Чем эти создания и пользовались, прыгая вместе с пожелавшими прокатиться на незнакомой, красивой и ласковой лошадке простаками в ближайшую реку или озеро, где и топили незадачливых наездников. Кроме того, согласно тем же легендам, могли быть призваны и на некоторое время подчинены достаточно умелыми магами или просто знающими людьми, которым и служили в качестве лошади на срок от трех месяцев до полугода. призванной для барда Дини Ши, Артур еще хоть как-то коррелировал с современностью, то вид Лины, категорически отказавшейся не то что снять, но хотя бы как-то замаскировать свои доспехи, был совершенно фантасмагоричен.

Впрочем, до внешнего вида пары всадников, едущих по проспекту Космонавтов, никому не было особого дела. У жителей имелись проблемы посерьезней.

— Как так? — Артур озабоченно вертел головой, осматривая родные и давно знакомые места и печально вздыхая при виде открывающегося ему зрелища. — Как такое вообще могли допустить?! Почему?!! — в который раз возопил он, разглядывая «обновленный» городской пейзаж.

Грязная, замусоренная дорога, совсем недавно являвшаяся одной из главных транспортных артерий города. По обочинам то тут, то там попадались разбитые, искореженные и сожженные автомобили. Немногие уцелевшие фонари не справлялись со своими обязанностями и, казалось, только сгущали тьму, становившуюся почти осязаемым покровом, зависшим над редкими световыми пятнами. Это зрелище так отличалось от привычного ему вида сверкающего огнями, полного движения и жизни в любое время дня и ночи проспекта, навевая мрачные воспоминания об уже пережитом. О Смутных годах. Времени хаоса и безвластия, когда погибли его родные! Артур отвел глаза от очередной сгоревшей машины и на мгновение замер.

Звон разбитого стекла. Крик. Полный боли и ужаса крик, доносящийся из окна дома, рядом с которым они проезжали. И тень, скользнувшая в сторону. Вытянутая, изломанная тень, смутно видимая в свете дальнего, еще горящего фонаря, тень, которую никто не отбрасывал!

Артур просто не успел среагировать. Взметнулся в длинном, каком-то кошачьем, совершенно не лошадином прыжке Мунин, сверкнул выхваченный Лаурелин меч, а в следующее мгновение на его клинке уже визжал, извиваясь и тая, какой-то сгусток отвратительной темноты.