Дмитрий Морозов - Штрафбат магического мира

— Что?

— Вытяжку и отвар.

Вакенши подумал — и кивнул головой.

— Почему-то мне кажется, что всё необходимое я без труда найду в окрестностях. — Он хитро сощурился. — Похоже, к тебе благоволят боги, малыш.

— Я не знаю богов. И не называй меня малышом!

Удаляющийся хохот — и весёлое:

— Как скажешь… Малыш!

Ладар вздохнул. Похоже, гном решил взять над ним шефство. А ему это надо? Это ж наверняка работа со сталью, огнём и камнем — основными стихиями подгорного народа. Это силовые нагрузки и ритуальная магия. Ладар вновь вздохнул. Печалиться почему-то не получалось — получалось радоваться. Он обрёл друга — надёжного и крепкого, как скала. Но всё это приходилось отложить на потом: сейчас его ждала ночь, ждало небытиё.

Почему ночь и смерть так похожи? Не правы те снобы, что утверждают, что в ночи творятся непотребства, но правы мудрецы, утверждающие, что ночь — это время таинств. Те, кто боится скрывающихся в ночи, считают тьму врагом, не понимая, что она столь же надёжно скроет и их — как и любого, принявшего ночь как друга, как защиту и подмогу. И сразу свет далёких звёзд станет ближе, и предметы обретут новые, необычные очертания, показывая скрытый смысл; можно почувствовать себя кем-то более сильным, а главное — более мудрым, постигнувшим тайны ночи. И вот одна из таких тайн.

Внутри каждого человека скрыто его начало и конец, его рай и ад, его жизнь, его рождение — и его смерть. Всё это есть в любом, но каждый ищущий находит что-то своё, то, что ему интересней и ближе. Кто-то бога, которому можно поклоняться, кто-то дьявола, которому можно служить. Ищущий новой жизни находит её внутри себя, выпуская в мир — через чрево женщины, через перо и бумагу, через музыку и холст. И только ищущий смерть находит её, чтобы не вынести ничего, но вернуться преобразившимся, иным, не таким, каким был мгновение назад. Ибо познавший начало и конец, прошедший через конечные врата собственной души может преобразиться. Смерти не нужны деньги, слава, почести — и они бегут таких людей. Ему не нужны серые коробки стен, стальные — доспехов и шёлковые — одежд. Он уже был там и видел последнюю, деревянную коробку, в которую оденут любого. Побывавший за гранью становится иным, непонятным обычным людям, за что его считают ненормальным и посмеиваются, глядя со стороны: он любит жизнь. Умеет ценить каждое мгновение, безошибочно находя в нём самое лучшее: росинку на лугу, трепетание крыльев бабочки на ветру, усталость в мышцах после тяжёлой работы. Он упивается жизнью, как старым, выдержанным вином, которое пьют, смакуя, наслаждаясь каждым глотком. Можно прожить сто лет в суетной погоне за миражами — богатством, властью, славой, здоровьем. И не увидеть ничего. Можно прожить один миг, впитывая окружающий, спасающий, оберегающий тебя мир в себя — и познать неизмеримо много, столько, что хватит на целую вечность.

Звёзды кружили на небе свой вечный хоровод. Трава под головой одуряюще пахла свежим соком, и казалось, что ты чувствуешь вращение планеты, её бесконечный полёт сквозь пространство — навстречу новому, навстречу гибели, навстречу судьбе. Ладар закрыл глаза. Ночь окутала его защитным коконом — призрачным и иллюзорным, но тем не менее надёжно скрывающим свои тайны от непосвящённых. Сипал вступил на тропу — тропу тени, ведущую в глубь себя. Мимо разума, дремлющего в объятиях ночи, мимо зверя инстинктов, скованного путами воспитания, необходимости, осторожности — скованного, однако не сломленного. Спи, зверь, и тебе найдётся применение, когда ярость схватки разобьёт твои оковы и придёт пора последней охоты. А сейчас — дальше, в глубь себя. В начало начал, туда, где ты уже умер и ещё не родился, в то место, которое всюду и которого нет нигде — в небытие.

Клубок без начала и конца, пустота, в которой содержится всё сущее, — Творец, скажи мне, создавая этот мир, ты нашёл такой же клубок и в себе?

Тонкая, призрачная, несуществующая нить. Или — существующая не здесь и не сейчас. Одна, вторая, третья. Теперь — более сложное. Свернуть их в единый жгут, подобно тому, как прачки скручивают бельё — нить теряет остроту, но жгут приобретает упругость и мощь. Теперь — самое сложное. Можно ли заменить волокна сухожилий жгутом небытия? Не все — через одно, перемежающее существующее с тем, что было или могло бы быть. Силу реальную и силу возможную. Скорость существующего тела и скорость мысли, могущей осуществиться.

Сколько можно скрутить таких жгутов за ночь? Десяток, сотню? Тысячу? Ладар не думал об этом — неподвижно лёжа на покрытой росой траве, он одновременно летел на вращающемся шарике в бездне вселенной и создавал иную вселенную — в глубине себя.

Утром Митч с трудом добудился своего подопечного. Костеря вполголоса неумёху-мага, он отпаивал его наваристым бульоном, заставлял есть вываренное, лёгкое мясо птицы, дабы не перегружать желудок. Всё напрасно: рядовой Рикс оставался сонным и вялым. Но когда мастер меча попробовал его ударить, ему пришлось резко взвинчивать восприятие: ответный удар полудохлого штрафника был неожиданно резким и сильным.

— Ладно, отдыхай. Чтобы к обеду привёл себя в порядок, а я к Магрию наведаюсь. Спрошу, что это за отрава такая, после которой юнец дерётся как ветеран. Пара-тройка таких доз, и вполне можно сравняться с гвардейцем.

Учитель ушёл, а Ладар рухнул на траву: впереди было семь ночей, семь звёздных вечностей, семь шагов по тропе тени. Ещё там был турнир, взмахи меча и девушка с глазами цвета ночи.

Магрий, вдохновлённый неожиданным результатом, насел на штрафника всерьёз: почти после каждого приёма очередной дозы его лекарства Ладар проваливался в небытиё. В принципе он был бы не против — каждый проход по грани означал также и свидание с Илис, но та вела себя неожиданно: наскоро убрав мешающие сипалу яды, она начинала обучать его… бою. Причём совершенно не так, как это делал Митч: она начала с магии крови.

— Всё то, чему тебя обучают — это несерьёзно. Да, ты поднимаешь быстроту и силу, а твой учитель даёт тебе нужную растяжку, позволяющую не пострадать на скоростях и гораздо более высоких, чем те, что тебе пока доступны, но пока это всё на уровне ума. Требуются месяцы, если не годы тренировок, пока эти движения перейдут на уровень рефлексов и станут по-настоящему опасны. Нельзя вести бой, обдумывая каждое движение, это превратит и мастера меча в снулую муху.

— Так что же, всё напрасно?

— Ну кое-какие полезные рефлексы у тебя есть. Кое что дал Айяр, побольше — тёмный клинок и те души, которые ты смог забрать из его пасти. Жаль только, что они слабенькие.

— Я запутался. Кто слабенькие, души?

Тихий, мелодичный смех.

— И души тоже. Что остаётся от рефлексов тела у шагнувшего за грань? Почти ничего, тень воспоминаний. Но я говорю о другом — чтобы твой удар стал по-настоящему опасным, ты должен привыкнуть выполнять его в бою. В полную силу, в полную скорость. Любое движение обретает уверенность после точных и многократных повторений. А боёв у тебя за плечами немного.