Александр Бруссуев - Не от мира сего-3

Заметив, что Садко не торопится с расспросами, только глазами хлопает по сторонам, Царь перестал дуться, несколько умерил свой звездно-небожительский апломб и заговорил, как нормальный человек. Он рассказал много всякого интересного, но еще больше интересного — не рассказал, потому что, познавая со слов главного гуанча здешний мир, Садко запутался в вопросах, которые так и вертелись на кончике языка. Большая часть из них начиналась со слова «почему». Но лив молчал, потому что своими уточнениями мог запутать также и Царя, а это было нежелательно.

С Иерро они переместились на самый большой остров, прозванный первыми гуанчами Tämä Riutta [160] «Это Риф» в переводе с финского, (примечание автора) . Вообще в рубежах земель архипелага это дело можно было совершить, не прибегая к помощи лодок, крыльев или иных приспособлений. Достаточно было всего лишь «врасти» в камень, чтобы «вырасти» из него в другом месте. Конечно, для таких целей подходили не любые осколки скал, а обладающие особыми свойствами, ранее известными, но почему-то со временем эти знания были утеряны. Вероятно, это было необходимо для еще большего разделения людей, чтоб легче ими управлять той когорте, обозвавшейся высокопарным словом «Правь».

Камень обладает удивительным свойством, характеризующимся воздействию на время, как таковое: оно в нем практически не течет, замирает. Чем тверже порода, тем слабее в ней влияние этого самого времени. Как говорится: научись управлять временем — будешь богом.

Но в любых скалах есть пустоты, которые состоят, простите, из пустоты. Вот именно эти самые полости, каверны, либо просто дырки от бубликов могут мгновенно складываться в любую форму в любом месте, а, следовательно, и принимать в себя некое инородное тело, например, человеческое. Естественным путем это дело длилось бы миллионы световых лет, но в каменных тисках таким пустяком можно пренебречь. Вошел — и тут же вышел, здравствуйте, девушки.

Попасть с Иерро на Тенерифе технически просто, только знать, куда прикладывать свою силу. Вот с острова, под названием Пальма [161] Palmu — в переводе с финского «верба», (примечание автора) , добраться до маленькой земли омываемой безбрежным Тихим океаном, именуемой Пасха [162] там, где много каменных голов — päät, если по-фински, (примечание автора) , уже несколько сложнее. Нужны железные «сапоги» и железный же «хлеб» — расходные материалы, так сказать. Чем дальше путь, тем больше железных «сапог» придется износить, и железного «хлеба» изглодать. Издержки процесса.

Но помимо чудесных камней-порталов, в пещерах имеются ходы, которые согласно легенде проделал мировой змей Ёрмунганд, шнырявший под землей в поисках своего хвоста. Змей куда-то задевался, вот норы остались, причем иногда весьма замечательные.

Океаны и моря, не говоря уже про озера и пруды, всегда стремятся к покою, чтоб ни волн, ни водоворотов. Считается, что ветер порождает шторма, чем сильнее ураган — тем выше волны. Ну и ладно, пусть так. Самая тонкая часть суши между миром и преисподней — это подводная поверхность, потому как она вымылась к чертовой матери и продолжает вымываться. Вот к ней и выходят в некоторых местах змиевы ходы.

По этим норам из глубоких недр приходят загадочные звуки, мало в них музыки, много в них ужаса и хаоса. Многократно усиляясь, они заставляют резонировать океанское дно, рыбы сходят со своего рыбьего ума, дельфины и киты улепетывают со всех ног прочь, лишь только акулам и кальмарам плевать: им бы кого-нибудь куснуть. Но не это главное, главное то, что так и порождаются волны, подчас самого гигантского размера в пугающем количестве. Например, одна. Оно и понятно: было море тихим, чайки орут и гадят друг другу на головы, вдруг, откуда ни возьмись, пришел водяной вал высотой с гору Эльбрус. А потом ушел, соответственно. Ни чаек, никого не осталось — только сплываются акулы и кальмары, чтоб покусать обломки и исковерканные тела.

Оказывается, Морской Царь, держащий свою руку на пульсе этих событий, придумал, что вот эти самые отзвуки воплей из преисподней можно гасить, посылая им навстречу музыку, гармонию и, получается, частицу души, вложенную в нее. Придумать-то придумал, вот теперь хотел испытать. С помощью, конечно, величайшего музыканта всех времен и народов — Садка. Услышал его и увидел туманной порой с берега озера миражей — Ильмень-озера. Для такого дальнего контакта тоже существовала своя технология, о которой Царь умолчал, а лив по природному своему такту не переспросил.

— Сыграй, прошу, — сказал верховный гуанча, подводя музыканта к одному из пещерных ответвлений, ровному и круглому.

Два раза говорить не пришлось, Садко сыграл «Greensleeves» [163] есть такая ирландская песенка, (примечание автора) , мог бы еще и сплясать River-dance [164] есть такой ирландский танец, (примечание автора) , соответствуя моменту, но этого уже не потребовалось.

Царь, куда-то подевавшийся, вновь обернулся поблизости с довольным выражением на лице.

— Работает! — сказал он. — Ты перебил адскую какофонию.

— И что произошло? — не выдержал Садко.

— Все счастливы, море мгновенно успокоилось.

Уточнять — где и как, лив не стал. И без этого на душе некоторое воодушевление — его искусство служит мировой гармонии. Значит, оно радует не только его. Значит, оно нужно.

Ливонцы, сопровождаемые Эйно Пирхоненом, вошли в царские покои на правах гостей. Во всяком случае, им так казалось. Никакой гвардии поблизости не наблюдалось, никаких стражников с добрыми лицами насильников и детоубийц. Где-то угадывалось присутствие личной охраны, но так как же монаршим особам без нее обойтись-то?

— Итак, вы здесь! — поздоровался Царь.

— И тебе не болеть, — ответил за всех Мишка и, засмущавшись, спрятался за спиной Илейки.

— Да, государь, — склонил голову в поклоне Пермя. — Так уж вышло, что мы здесь. Уж прости, что без приглашения.

— Если мы как-то нарушили правила, принятые у вас, то прости, Царь, — сказал Илейко. — Мы не хотим никому причинить ни вреда, ни неудобств. Мы бы вообще как-нибудь на материк подались.

— Вот и я про что! — сразу же добавил Садко.

Главный гуанча поднял руку, призывая к тишине.

— Пришли вы сюда навьими тропами, которые простой смертный сыскать не может, пусть он хоть всю жизнь будет плутать по туманам, — сказал Царь. — Вот и хочу я вопросить: нет ли у вас для нас известий, знака, либо указаний?

Леший и люди переглянулись между собой: каждый взглядом пытал другого, может, Норны кому что-то шепнули? Но ничего, касательно гуанчей вспомнить не могли, хоть тресни. Да и вообще о существовании этого народа, живущего на Геллеспидах, никто из них не подозревал, даже просвещенный во всех отношениях биарм Пермя.