Эрик де Би - Темноты

Рас хмыкнул.

Затем дварф отшвырнул девушку на пол возле стола, словно та была тряпичной куклой. Голова Арэйзры ударилась о дерево, и в глазах потемнело. Девушка попробовала опереться и встать, но Вир поймал её за руку — правую руку — и заломил кисть. Раздался хруст костей, и запястье девушки пронзила острая боль. С её губ не сорвалось крика — дварф сильно пнул Арэйзру в живот и просто выбил весь воздух из лёгких. Вместо крика раздался всхлип.

Кален что-то сказал, и дварф посмотрел на него.

— Я не расслышал, пёс, — сказал Рас.

— Ты должен бежать отсюда, — заметил Кален безразличным, как всегда, тоном. — Здесь ты ничего не добьёшься.

Дварф одним движением пересёк разделявшее их пространство и, ухватившись рукой за копну тёмно-русых волос, склонился над мужчиной.

— Почему, пёс? — спросил Вир. — Ты мне угрожаешь?

Кален не отвёл взгляда от глаз Раса и покачал головой.

— Только констатирую факт, — произнёс Дрен. — Ты находишься в одной из наших центральных казарм: один крик привлечёт внимания стольких стражников, скольких ты в одиночку сразить не сможешь.

До Арэйзры дошло, что Кален отвлекал Раса. Она попробовала пошевелить запястьем — то было сломано, но девушка могла сражаться с мечом и в левой руке, хотя и не так хорошо. Арэйзра посмотрела на серебристый клинок на полу. Но тот был ближе к Калену, нежели к ней, но он ведь не сможет сражаться.

Или не станет? подумалось ей.

— Ты можешь убить нас обоих, но не сможешь заставить нас замолчать одновременно, — продолжил Кален. — Таким образом, если ты убьёшь одного из нас, другой успеет вскрикнуть, и ты умрёшь.

Дварф даже не мигнул, но по выражению его лица Арэйзра поняла, что Рас подсчитывает, скольких стражников он миновал.

— Почему тогда не позвать их сейчас? — спросил Вир.

— Сделка, — сказал Кален. — Ты уходишь отсюда и не причиняешь вреда никому из нас, и мы не кричим. Никому не придётся умирать.

Арэйзра закашлялась и сумела вздохнуть.

— Кален…

Он не обратил на девушку внимания и смотрел в упор на обдумывавшего слова гвардейца Раса.

А затем дварф пальцами коснулся челюсти Калена — мягко и нежно, словно любовник, словно сама смерть.

— Очень хорошо, пёс, — сказал Рас. — Но я хочу услышать, как ты молишь об этом.

Кален потупил глаза в пол.

— Моли о пощаде, — зловеще улыбнулся Рас.

Когда Кален заговорил, его голос едва ли был громче шёпота.

— Прошу. Пожалуйста .

— Кален… — Арэйзра не могла поверить в услышанное. Кален, которого она любила, не стал бы умолять.

Рас хмыкнул.

— Ты называешь себя мужчиной и, тем не менее, предпочитаешь путь труса, — произнёс дварф и посмотрел на Арэйзру. — Твой пёс — не тренированная гончая, миледи, а жалкая сука-дворняга.

Бесцветные глаза Калена казались Арэйзре очень, очень холодными в серебристом свете.

Арэйзра почесала синяк на шее.

— Выбирай, дварф, — произнесла девушка. — У меня ещё хватит сил на хороший вопль, и, даже учитывая его слабость, вигилант Дрен тоже вполне способен завопить.

Рас перевёл взгляд с неё на Калена и обратно. Затем дварф фыркнул.

— Очень хорошо, — Вир вздёрнул Калена на ноги, и, нужно отдать ему должное, мужчина почти не закашлял. — Знай: даже слабейший щенок смелее тебя — самая безобразная дворняга стала бы драться на твоём месте.

Кален не ответил.

— Нечего сказать? — спросил дварф.

Кален только смотрел на Раса. Арэйзру внутри снедал гнев.

А затем Рас ушёл, словно ветер пронёсшись по коридору. Кален упал на пол, но успел подставить руки, не ударившись лицом о каменный пол. Арэйзра поймала взгляд Дрена — светлые глаза, полные ледяной ярости. Затем гвардеец закашлялся.

В мгновение ока, словно этот звук вернул ей силы, Арэйзра вскочила на ноги.

— Гвардия! — закричала она настолько громко, насколько могла. — Стража, Гвардия, к оружию! У нас нарушитель!

Лихорадочные звон стали и топот ног раздались во всех залах вокруг них. Народ начал стягиваться, встревоженный криком Арэйзры. Та посмотрела на Калена, такого слабого и печального, лежащего прямо на полу. Девушка протянула руку.

— Вставай, вигилант.

Дрен, опёршись о протянутую руку, дрожа поднялся на ноги.

— Ты ранена? — спросил мужчина.

Арэйзра покачала головой — яростные слова застряли у неё в глотке. Кален кашлянул.

— Боги, Рэйз, я не хотел, чтобы ты пострадала. Ты это знаешь.

— Хватит, — яростно тряхнула головой Арэйзра, слишком злая, чтобы подобрать менее резкие слова. — Мне не нужен никто, чтобы защитить меня — особенно трус.

Кален потупил взор.

Арэйзра взяла меч Тенеубийцы — на ощупь тот был тёплым, но не ожёг её — а затем понеслась собирать Стражу.

Кален застыл на месте — мужчину била дрожь. Дрену казалось, что его ранили сильнее, чем был способен любой меч.

Он отдал всё, чтобы спасти Арэйзру. Он нарушил самый священный обет, данный самому себе, — никогда ни о чём не молить. И всё же, Арэйзра отвернулась от него. В глазах девушки Кален увидел презрение.

В её глазах он пал неимоверно низко, утянув Арэйзру следом за собой.

В груди мужчины зародился кашель — жестокое напоминание о его собственной неудаче, и Кален подавил его, отрешившись в пустоту. Дрен сплюнул кровь в руку.

Собственные кровь и слюна с лёгкостью могли стать кровью Раса на его руках. Искушение было столь сильно — обмануть дварфа напускной слабостью и всадить клинок в печень, почку или сердце. Словно вероломный вор или убийца. Так, как он бы сделал в Лускане. Но это было прямым нарушением данных обетов, а паладин внутри самого Калена не допустил бы этого.

Дрен поднял руки, чтобы исцелить касанием самого себя, но силы не пришли.

Всё это время Кален защищал Глубоководье — город безликих граждан — и защищал всех тех, кого любил и о ком заботился. Но рыцарь не мог этого сделать ценой собственных принципов и пренебречь самим собой и своим «я».

Таким образом, Кален мог продолжить начатое дело: рыцарь не раскрыл себя, когда встретился с Лориэн, или после того, как была ранена Таланна. Триединый Бог не наказал его за это. Но когда он не раскрылся и сегодня, Кален лишился единственного друга, кроме Целлики.

Хотя Арэйзра была жива, Дрен знал, что поступил неправильно. Триединый Бог отобрал у Калена силы за то, что тот не пожертвовал долгом перед самим собой во имя долга перед остальными.

Кален знал, что он должен бороться не только за город, но и за самого себя и своих близких.

Рыцарь поклялся, что так и будет.