Джо Аберкромби - Герои

— Ах! — Ногу ужалила оса. Или так он подумал вначале, хотя боль была явно сильнее. Когда он посмотрел вниз, оказалось, в его икре засела стрела. Он уставился на неё. Длинная, прямая палка с серыми и белыми перьями. Стрела. На миг ему показалось, что кто-то над ним подшутил. Фальшивая стрела. От неё болело гораздо меньше, чем, он всегда полагал, будет болеть. Но штанина наполнялась кровью. Стрела была настоящей.

В него кто-то стрелял!

Он всадил каблуки в бока лошади и заорал. Вот теперь пришла боль. Боль, словно в ногу вдавили раскалённое клеймо. Скакун дёрнулся на каменистой тропе, и он упустил поводья, подскочил в седле, сжимающая приказ рука забарахталась в воздухе. Затем он ударился оземь, зубы клацнули, голова закружилась. Его перевернуло ещё и ещё.

Шатаясь, он привстал, всхлипнул от боли в ноге. Полуподпрыгивая, попытался обрести чувство. У него получилось вытащить меч. Сзади на тропе стояли двое. Северяне. Один шёл к нему, решительно, в руке кинжал. Другой держал лук.

— На помощь! — вскричал Ледерлинген, но слабо, хрипло. Он не помнил, когда проезжал мимо последнего солдата Союза. Перед тем как заехать в промоину, он вроде бы заметил разведчиков, но с тех пор прошло уже заметное время.

— На пом…

Стрела прошила рукав его кителя. Прошила руку внутри него. На этот раз было больно с самого начала. Он с воплем выронил меч. Сместил вес на правую ногу, и та подалась под ним. Он повалился на береговой склон, дикие, мучительный толчки простреливали его конечности, когда сломанные древки натыкались на землю.

Он лежал в грязи. Всё ещё с приказом в руке. Попытался подняться. Услышал, как рядом зашуршал сапог. Что-то сбоку ударило в шею, отдавая сотрясением в затылок.

Дно Канавы вырвал из руки южанина листок бумаги, вытер нож о спину его куртки, а потом поставил ногу ему на голову и вдавил лицом в кровавую грязь. Желая, чтобы тот больше не кричал. Отчасти в целях маскировки, а отчасти просто потому, что в последнее время он перестал выносить звуки умирающих. Если нужно — значит будет сделано, так тому и быть, но какой прок по новой выслушивать одно и то же? Спасибо, увольте.

Отмель вывел лошадь южанина на берег, к топкому ложу ручья. — Смотри, какая красивая моя женщина, правда? — спросил он, улыбаясь ей.

— Не называй её так. Это тебе лошадь, а не жена.

Отмель потрепал лошадь за морду.

— Она всяко покрасивше, чем была твоя жена.

— Это грубо и не к месту.

— Прости. Так что будем делать с этим… животным? Оно очень красивое. Стоит целую…

— Как ты собрался тащить её через реку? Я не попру её по болоту, а на мосту, вдруг ты забыл, сейчас пизделка.

— Я не забыл.

— Убей её.

— Просто жалко, что всё…

— Просто, блин, убей её и пошли. — Он указал на южанина под сапогом. — Я ведь его убиваю и ничего.

— Ну, так он-то ни хрена не стоит…

— Убей и всё! — Затем, осознав, что не должен повышать голос, ведь они не на том берегу реки и повсюду могут быть южане, зашептал. — Просто убей и закидай ветками.

Отмель угостил его кислым взглядом, но подобрал узду, всем весом навалился на шею лошади и усадил её на землю, а потом угостил и её — быстрым ударом в шею, придерживая, пока кровь лилась в топкую грязь.

— Херня-хернёй и хернёй погоняет. — Отмель покачал головой. — Убивая лошадей на хлеб не заработать. Мы тут рискушеньки, пробравшись сюдашеньки, с первым…

— Прекрати.

— Прекрати что? — Он подтащил на труп лошади упавшую с дерева ветвь.

Дно посмотрел на него в упор.

— Молоть, как ребёнок, вот что. Это вообще дико. Твоя голова, походу, застряла в четырёхлетнем возрасте.

— Тебя расстраивают мои обороты речи? — произнёс тот, срубая топориком другую ветвь.

— Так уж сложилось, увы, да.

Отмель, к своему удовлетворению, прикрыл лошадь.

— Ладно, тогда, я смолкаюся-премолкаюся.

Дно процедил сквозь зубы долгий выдох. В один прекрасный день или Отмель погибнет от его рук, или наоборот. Он это знал с тех самых пор, как ему исполнилось десять. Он развернул бумагу и стал с нею на свет.

— В чём тут суть? — спросил Отмель, заглядывая ему через плечо.

Дно медленно повернулся и посмотрел на него. Он не шибко удивился бы, если б оказалось, что сегодня тот самый день.

— В чём? Я что, во сне научился читать по-южански, да покуда ещё не врубился? Откуда, клянусь всей страной мёртвых, мне знать, в чём тут, мать его, суть?

Отмель пожал плечами.

— Верно подмечено. Всё ж видок у него не простой.

— Само собой, у него все приметы особой важности.

— И?

— По-моему вопрос встаёт так: кто из тех, кого мы знаем, может соблазниться за него раскошелиться.

Они взглянули друг на друга и вместе произнесли:

— Кальдер.

На этот раз Ганзул Белоглазый скакал быстро и без единого намёка на улыбку. Из щита торчало обломанное древко стрелы, а на лбу красовался порез. Он явно побывал в бою. Кальдеру, едва завидя его, подурнело.

— Скейл велит тебе подвести людей. — Сейчас в его голосе не было смеха. — Южане снова двинули на мост и в этот раз двинули жёстко. Долго он не устоит.

— Добро. — Кальдер знал, что тот миг настанет, но предвкушение не делало его слаще. — Поднимай их.

— Айе. — И Бледный Призрак отошёл, отрывисто гавкая приказы.

Кальдер дотянулся до рукояти меча и вытаскивая его, устроил целое зрелище, заметив, что люди его брата — его люди — встают из-за Клейловой стены и готовятся вступить в битву. Время написать первый куплет песни об отважном Принце Кальдере. И надеяться, что он не окажется последним.

— Ваше принцевство!

Кальдер оглянулся.

— Дно Канавы. Ты всегда являешься в мои самые яркие моменты.

— Чую, когда смердит отчаяньем. — Дно был грязен, и не только с нравственной точки зрения. Даже грязней, чем обычно, как будто нырял в болото. Кальдер ничуть не усомнился бы в этом, если б на самом дне топи завалялась монетка.

— Чего ещё? Меня ждёт битва, чтобы в ней доблестно пасть.

— О, да и баллады будут непрестанно тренькать, прославляя твою честь.

— Про него уже распевают песни, — заметил Отмель.

Дно ухмыльнулся.

— Только мало ему в них чести. Мы кое-что нашли, возможно интересное.

— Смотри! — Отмель указал далеко на юг, лицо в крапинках грязи пересекла белозубая улыбка. — Радуга!

И в самом деле, как только ослаб дождь, и снова выглянуло солнце, вдалеке, уходя в ячмень, появилась изящная бледная дуга, но Кальдер был не в настроении её оценить.

— Вы просто решили обратить моё внимание на неисчерпаемую красоту всего вокруг, или есть что-то более определённое?

Дно вытащил сложенный листик, помятый и грязный. Кальдер потянулся к нему и тот со значением убрал его в сторону.

— За плату.

— Бумага не дорога в цене.

— Конечно, — произнёс Дно. — То, что на ней написано, вот что придаёт ей ценность.