Джо Аберкромби - Герои

— Есть движение? — вякнул Желток.

— Не-а. — Танни захлопнул трубу и почесал свою всё больше и больше обрастающую, грязную, зудящую шею. У него возникло устойчивое ощущение, что в его воротнике устроился кто-то помимо него. Трудно понять, кто мог на такое решиться, ведь сам он явно предпочёл бы оказаться где-нибудь ещё. — Насколько могу судить, сидят на месте и всё.

— Как и мы.

— Добро пожаловать на доблестное поле брани, боец Желток.

— Ёлки-зелёные, и никаких приказов? В какой же преисподней лазит наш хренов Ледерлинген?

— О том нам неведомо. — Танни давным-давно перестал удивляться, когда должный армейский распорядок давал сбой. Он быстро обернулся через плечо. Позади них полковник Валлимир изливал свой очередной гнев, в этот раз непосредственно на сержанта Фореста.

Желток придвинулся и прошептал.

— Каждый срёт на голову нижестоящего, капрал?

— О, да ты, Желток, развиваешь чуткое понимание механизма вооружённых сил Его величества. Уверен, однажды из тебя выйдет отличный генерал.

— Моё честолюбие не лезет дальше капрала, капрал.

— И я считаю — очень мудро. Посуди сам.

— До сих пор никаких приказов, сэр, — отвечал Форест, лицо поджато, как у человека под порывом сильного ветра.

— Мать его! — рычал Валлимир. — Сейчас самое время выйти! Любому дураку ясно.

— Но… мы не можем выступить без команды, сэр.

— Естественно, мать их, не можем! Отступление от служебного долга, вот что это будет! Но сейчас самое время, и конечно же генерал, мать его, Миттерик возжелает узнать, почему это я не действовал по собственной инициативе!

— Весьма вероятно, сэр.

— Инициатива, а, Форест? Инициатива . Что за, мать её, хреновня такая, кроме как повод докопаться и разжаловать? Каково бы в картах тебе бы не объяснили правил, а ставки давай делай?! — И понёс, и понёс, и понёс — в общем, всё как обычно.

Танни испустил вздох и передал трубу Желтку.

— Куда вы, капрал?

— Думаю, никуда. Совершенно никуда. — Он снова привалился к дереву и натянул поверх себя плащ. — Разбуди, коль вдруг что изменится, ага? — Он почесал шею, затем надвинул на глаза каску. — Чудом.

Самым неожиданным в схватке оказался шум. Он был, наверное, громче всего, что когда-либо слышала Финри. Несколько дюжин мужчин ревели и визжали на самый высокий лад своих надорванных голосов, трещало дерево, грохотали сапоги, лязгала сталь. В замкнутом пространстве всё усиливалось, перемешивалось и отдавалось эхом. Стены комнаты звенели от какофонии боли, гнева, насилия. Если в аду шумно, то примерно вот так. Расслышать приказов не смог бы никто — вот только это вряд-ли что-то меняло.

Приказы уже ничем не помогут.

Ставни ещё одного окна разворотили дубинами, золоченый буфет, что подпирал его, придавил некстати подвернувшегося лейтенанта и изрыгнул на пол лавину праздничной утвари. Квадрат света заполонили люди — сперва рваные чёрные тени, затем, врываясь внутрь гостиницы, они обрастали ужасными подробностями. Перекошенные, рычащие лица искажает краска, пыль и злоба. В гривы вплетены кости, вплетены деревянные, грубо вырезанные кольца и металлические, грубо отлитые бляхи. Они потрясали клювастыми топорами и дубинами с тупыми железными зубцами. Они стонали и клокотали в бешеном ритме, их глаза пучило бешеной яростью боя.

Снова закричала Элиз, но Финри ощущала странную ясность мыслей. Наверно, новичкам везёт и в храбрости. Или, может, в ней ещё не раскочегарилось прозрение, насколько плохи дела. А дела очень и очень плохи. Метаясь повсюду глазами, она попыталась вобрать в себя всё, не отваживаясь моргнуть, чтобы чего-нибудь не пропустить.

Посередине комнаты старый сержант схватился врукопашную с седоволосым варваром, каждый держал противника за запястье — клинки, покачиваясь, целились в потолок — пихая друг друга то туда, то сюда, словно, отмеряя шаги пьяной пляски, они никак не договорятся кому вести. Тут же один из скрипачей бил кого-то своим измочаленным инструментом, уже умалившимся до клубка струн со щепками. Снаружи, во дворе, сотрясались ворота, брызгая щепками стражникам в лица, пока те бердышами отчаянно держали створки.

Она поймала себя на хотении, чтобы здесь оказался Бремер дан Горст. Наверно, вместо него ей полагалось мечтать о Хэле, но у неё было такое чувство, что храбрость, честь и прилежание тут не к месту. Грубая сила и лютая ярость — вот что сейчас необходимо.

Она увидела, как пухлый капитан с продранным лицом, будучи, по слухам, бастардом какого-то вельможи, продырявил северянина в ожерелье из костей и оба заблестели красным. Она увидела, как симпатичного майора, учившего её нехорошим шуткам, когда она была девочкой, огрели по затылку дубиной. Он пошатнулся, сцепил колени как клоун, одной рукой обшаривая пустые ножны. Напоролся на меч и свалился на пол в фонтане крови. До неё дошло: другой офицер замахнулся, не глядя назад.

— Сверху! — выкрикнул кто-то.

Дикари как-то взобрались на галерею и оттуда понеслись стрелы. Офицер, прямо рядом с Финри, повалился на стол со стрелой в спине, стаскивая на себя гобелены. Длинный меч загремел из его обвисшей ладони. Волнуясь, она дотянулась и вытащила из его ножен короткий кинжал, а потом снова попятилась к стене, скрыв его под юбками. Как будто посреди всего этого кто-то пожалуется на воровство.

Дверь с треском распахнулась, и дикари хлынули в общий зал со всего постоялого двора. Должно быть, они взяли подворье, убили стражу. Мужчины, отчаянно пытавшиеся отбить врага от окон, оборачивались, на оцепеневших лицах проступал ужас.

— Лорд-губернатор! — выкрикнул кто-то. — Закройте его… — возглас оборвался плаксивым воем.

Схватка потеряла свои очертания. Офицеры всеми силами сражались за каждую пядь, но они проигрывали, их неумолимо теснили по углам и резали одного за другим. Финри оттолкнули, прижимая к стене — быть может бесполезно-рыцарственным жестом, а скорее всего случайным мановением битвы. Рядом Элиз, бледная и рыдающая, с другой стороны — лорд-губернатор Мид, в ненамного лучшем состоянии. Всех троих то и дело пихали спины бойцов, пока те безнадёжно дрались за жизнь.

Финри едва-ли удалось что-то рассмотреть поверх бронированного наплечника стражника, а потом тот упал, и на его место кинулся дикарь, с зазубренным железным мечом в руке. Ей достался единственный быстрый, острый взгляд в его лицо. Худое, с соломенными волосами, сквозь мочку уха продеты обломки кости.

Мид поднял руку, всасывая воздух, чтобы заговорить — а может закричать или взмолиться. Зазубренный меч вошёл в него между ключицей и шеей. Он сделал нетвёрдый шаг, закатил к потолку громадные белки глаз. Язык высунулся наружу, а пальцы стягивали взлохмаченную рану, и между ними проступала кровь и текла вниз, на порванное шитьё отворотов его мундира. Затем он рухнул вниз лицом, задев и почти опрокинув стол, спину засыпало стопкой бумаги.