Леонид Кудрявцев - Лисандра

— Ну, поняла теперь, почему роль истребительницы может исполнить лишь создание ночи? — спросил сын змеи.

— Нет, — ответила Лисандра.

Она и в самом деле не понимала.

— Создание ночи сумеет устоять против соблазна причастности. Такие, как ты, лучше всех знают, что работа есть работа, и ее надо делать. На вас все эти штучки с сознанием действуют слабее. Создание ночи на причастность не возьмешь, хотя бы потому, что она происходит от света, а свет вам противен.

— Что-то ты очень сложно объясняешь, — сказала Лисандра, — а чем сложнее объяснения, тем меньше в них истины.

— Истина? — поразился сын змеи. — С каких это пор тебя стала интересовать истина?

— Да не интересует она меня вовсе. Я просто хотела сказать, что уже устала от объяснений. Дай мне подумать.

Издав тихое шипение, сын змеи промолвил:

— Как тебе будет угодно, истребительница.

Лисандра искоса взглянула на него.

Обиделся. Ну и ладно. Сейчас не до этикета. Сейчас начинается нечто очень важное.

Важное…

Уничтожение целого мира.

На нее вдруг словно цунами накатило странное, очень необычное ощущение. Она даже сразу не поняла, что с ней происходит, а осознав, разозлилась.

Город-мир. Он все-таки сумел дотянуться до нее своими щупальцами. Вряд ли он был способен думать, анализировать, делать выводы, но довольно часто инстинкты бывают действеннее. Они помогли, подсказали городу, что с ним вот-вот случится большая беда. Они помогли ему определить ее местонахождение, они… Не важно, как это случилось.

Главное — город дотянулся и теперь методично и совершенно безжалостно пытался смять ее, сломать ее волю, подчинить, превратить в свою марионетку. Она так и чувствовала, как он пытается ворваться в ее сознание, какие у него холодные, ментальные щупальца. И — сила…

Город-вампир, он успел за время своего существования накопить огромную, недобрую силу и сейчас, подчиняясь все тому же инстинкту, предупредившему о грядущей гибели, пустил ее всю в ход. Триста лет выживания и обретения навыков защиты от любого вида нападения, имевшиеся в распоряжении вампирши? Пыль, прах по сравнению с концентрированной волей целого мира.

Если бы город сумел собрать ее точнее, в один фокус, тогда Лисандре было бы нипочем не устоять. От такого удара она должна была сломаться, словно спичка в руках атлета. Однако город действовал, подчиняясь инстинктам, а это имеет и свои отрицательные стороны. Невозможность сконцентрировать все на одной, конкретной задаче, бросить на нее все возможное и невозможное.

Это позволяло маневрировать, вампирша и маневрировала. Что ей еще оставалось?

Сгибаясь от тяжести воли города, а она действительно ощущалась как навалившийся сверху огромный груз, Лисандра попыталась снова уйти в темноту, благо дорогу теперь знала хорошо.

Кажется, там, в реальном мире, она скорчилась на своем троне, принимая позу ребенка в утробе матери, ту самую, какую каждый человек стремится принять при сильной боли в надежде найти в ней облегчение. Кажется, она даже застонала. Не важно, сейчас обращать на это внимание у нее уже не было сил.

В темноту ей уйти не удалось. Город ее просто не отпустил, не дал ей уйти в убежище темноты и беспамятства. Он садил словно огромной кувалдой по ее памяти, рылся в ней, перебирал ее куски жадными пальцами, выискивая в ней слабое звено, воспоминание, надавив на которое, можно было подавить ее сопротивление. И вампирша знала, что такое воспоминание есть.

Хантер.

Если город сумеет нащупать этот кусочек, то и в самом деле сможет подчинить ее себе, не даст себя уничтожить, не даст выполнить обязанности истребительницы. Что потом? Что еще он сможет с ней сделать?

Наверное — многое, многое… Нет уж, она не дастся.

Лисандра сделала просто чудовищное усилие для того, чтобы провалиться в спасительную темноту. Ничего у нее не вышло и в этот раз. Причем, рванувшись что было сил, она вдруг ощутила, почувствовала, как город нащупал-таки необходимое воспоминание, крепко сжал его, кажется, даже при этом утробно заурчав, словно голодная собака, ухватившая сахарную косточку.

Вот его хватка стала сильнее. Еще немного…

И тогда вампирша закричала.

Она уже не понимала, кричит ли она действительно в реальном мире или это ей только кажется здесь, во вселенной ее памяти, сконцентрированной вокруг одного-единственного воспоминания. Она просто кричала, поскольку впервые за три сотни лет вампирского существования ее охватил животный, неконтролируемый ужас, не имеющий ничего общего с умением думать, оценивать, рассуждать, с внутренним холодом, дарованным ей после укуса в шею. И он, этот крик, рождался из простого желания сохранить свою личность, остаться собой, рождался из инстинкта самосохранения. Сейчас она испытывала ужас, присущий только живым существам, но никак не тому, кого три сотни лет назад превратили в мертвое существо, питающееся человеческой кровью, смертельно боящееся солнечного света.

А потом все кончилось.

Железная хватка города пропала, словно ее не было, и Лисандра, ощутив себя вновь свободной, рывком выпрямилась на троне — так, словно внутри у нее сработала какая-то пружина.

Медленно, стараясь не показать, как они дрожат, вампирша положила руки на подлокотники кресла и взглянула в немигающие глаза сына змеи.

— Бог, — сказал ей сын змеи. — Он о тебе позаботился. Он должен был сделать это раньше, но кто мог предположить…

— Что предположить? — спросила вампирша.

— Забудь. Это разговор не для данного места. Пока же тебе надо знать лишь, что о тебе позаботились. Более тебе ничего не угрожает и с этой стороны. И вообще пора приступать к церемонии отречения от мира.

— Сейчас?

— Да, времени осталось очень мало. Ты уже пришла в себя?

Лисандра подняла с подлокотника правую руку и вытянула ее перед собой. Рука больше не дрожала. Ее тело вновь ей подчинялось.

— Замечательно, — сказал сын змеи. — Даже я не смог бы так быстро прийти в себя.

Лисандра слегка улыбнулась.

— Хочешь получить такое умение?

— Ты не станешь пить мою кровь, — сказал сын змеи. — Побрезгуешь.

— Не стану, — подтвердила вампирша. — Но не по этой причине. К сожалению, я не могу даровать вампирство тогда, когда пожелаю. Для этого должны совпасть некоторые обстоятельства. Значит, мой укус тебя убьет. Нет, я не хочу тебя убивать.

Кажется, в глазах сына змеи на долю секунды появилось нечто вроде улыбки. Может быть, его эти ее слова позабавили. Лисандре сейчас не было до этого дела. Она просто говорила, что думала, позволила себе такую роскошь после того, как…

Она окинула взглядом зал.

Расшитые золотом занавеси. Сломанную мебель уже вынесли. Стражи с алебардами.