Анна Мистунина - Проклятый

Кар схватился за грудь, откуда разом ушли боль и кашель. В голове прояснилось, озноб исчез. Молодой колдун чуть усмехнулся, встретив его пораженный взгляд.

— Это твой первый урок, — сказал отец. — Как они тебя назвали?

— Карий, — с трудом ответил Кар.

— Пока оставим. Настоящее имя ты еще должен заслужить. Идем.

В зеркале — хотя кому придет в голову назвать зеркалом участок каменной стены, неведомо как обретший совершенную гладкость и способность отражать? — появилась растерянная фигура. Странно блестящая черно-переливчатая одежда облегала ее, словно вторая кожа. Коротко подстриженные волосы и гладкий подбородок придавали неуверенный вид юнца. И даже — глупца. Или нет, это широко распахнутые ошеломленные глаза и разинутый рот делают его глупцом… Кар с усилием закрыл рот.

— Дикарь, — сказал Оун.

Снова. В первый раз он назвал Кара дикарем, когда тот в удивлении отпрянул от хлынувшей из отверстия в потолке купальни теплой воды — Оун назвал ее «душ». Потом, когда, облаченный в новую одежду, Кар искал, куда бы прицепить нож. И вот теперь. Хмурый наставник, весьма недовольный своей ролью, начинал его раздражать. Увы, Оун — один из немногих, владеющих языком Империи, потому придется мириться с его присутствием. Пока.

Отвернувшись от зеркала, Кар посмотрел недовольному колдуну в глаза. На первый взгляд Оуну можно было дать лет тридцать пять — сорок, но Кар уже понял, что внешний вид обманчив.

— Я дикарь, — сказал Кар. — Полукровка. Вы меня презираете, верно? К чему тогда тратить на меня время?

Оун возмущенно сверкнул глазами.

— Никто из нас не стал бы тратить на тебя и минуты, не будь ты нужен своему отцу!

— А зачем я ему нужен?

— Об этом он сам тебе скажет.

— Когда?

— Когда сочтет нужным.

— Хорошо, — Кар подумал. — А что я должен делать сейчас? Зачем вы здесь? Вас приставил ко мне отец, верно?

— Да.

— Зачем?

Оун насмешливо оскалился.

— В первую очередь — научить тебя приличным манерам.

— Разумеется, — Кар наклонил голову с достоинством, как принц Империи, услышавший придворный комплимент. — А затем?

— Затем, — нехотя ответил колдун, — научить тебя пользоваться своей Силой. Если она у тебя действительно есть. Твой отец дает тебе возможность сделаться одним из нас, маленький дикарь, хоть я и сомневаюсь, что ты на это способен.

Кар улыбнулся. Он больше не боялся колдунов. Ненависть и отвращение под маской обходительности, непререкаемая власть, высокомерие тех, кто вынужден исполнять приказы — все это было ему знакомо. С этим он умел обращаться.

— Поручил ли вам отец отвечать на мои вопросы?

— Да, если они не выйдут за пределы разумного.

— Хорошо.

Кар обвел глазами комнату, с немалым искусством вырубленную в толще скалы, два выхода, занавеси из того же непонятного материала, что и одежда, такую же занавесь над входом в купальню. Здесь тепло, хотя ни камина, ни очага в комнате нет. Откуда берется теплая вода? Кто прорубил в скалах целый город?

Нет. Начинать следует с другого. Кар пересек комнату, сел на изящный стул перед овальным столом тонкой работы. Оун остался стоять у зеркала.

— Кто мой отец? — спросил Кар.

— Сильнейший.

— Что это значит? Правитель?

— Сильнейший — значит, Сильнейший.

— Вы слушаетесь его приказаний, верно? Значит, он правитель. Или не так?

— Это будет еще хуже, чем я думал, — проворчал Оун. С недовольной гримасой занял второй стул, напротив. — Дикарями правят вожди.

— В Империи — император, — перебил Кар.

— Знаю. Он стал императором потому, что императором был его отец, дед, и дед его деда. В реальности он ничем не превосходит других, его власть безосновательна.

— Закон. Его власть основана на законе.

— Дикари не обладают Силой, — с презрением объяснил колдун. — У них нет преимуществ друг перед другом, поэтому они создали закон, чтобы хоть как-то управлять своим сборищем. Владеющим Силой не нужны законы. Сила — сама по себе закон.

— Значит, у кого больше Силы — у того и власть?

— Сила и есть власть. Твой отец — Сильнейший уже триста лет.

— Триста ле… Оун, сколько лет моему отцу?

— Он — последний из выживших в старой Империи.

— Это значит — тысячелетия?

— Одиннадцать веков, если быть точным. В день падения Империи твой отец был уже немолод. Мне — потому что я догадываюсь, каким будет твой следующий вопрос, — двести сорок шесть лет. И нет, мы не бессмертны. Овладевшие полнотой Силы могут продлевать свою жизнь, но не бесконечно. Ты, может быть, овладеешь зачатками Силы, маленький дикарь, но таких высот тебе не достичь никогда.

— Потому что я — полукровка?

— Да.

— В Империи таких, как я, убивают, — помолчав, сказал Кар.

— Это единственное, в чем мы схожи.

— А я?

Оун поморщился.

— Ты — ключ к воплощению планов Сильнейшего. Поэтому для тебя сделано исключение.

— Но я вам противен?

— Да, — равнодушно сказал колдун. — А теперь, если я удовлетворил твое любопытство, нам пора. Сильные интересуются тобой. Ты сегодня обедаешь с членами Совета. Имей в виду, это большая честь, дикареныш. Веди себя прилично.

Он поднялся и пошел к выходу. Кар остался на месте. Сдвигая в сторону занавесь, Оун раздраженно бросил через плечо:

— Ты идешь?

Кар улыбнулся ему, как брат-принц зарвавшемуся придворному.

— Разумеется. Но прежде я должен проведать своего грифона.

— Невозможно. Сильных нельзя заставлять ждать.

— Поверьте, я искренне опечален. Потому что, если я не повидаюсь с Ветром, Сильные напрасно потеряют свое драгоценное время. Я не приду.

Он не понял, что произошло. Оун не шевельнулся, но Кара будто ударило невидимым хлыстом. Он дернулся от боли, упал. Неведомая сила протащила его по каменному полу и бросила к ногам колдуна. Издалека донесся мысленный крик грифона.

— Ты не выдвигаешь условий, дикареныш, — ледяным тоном сообщил Оун. — Ты выполняешь приказы.

Кар поднялся, чувствуя, как под неповрежденной одеждой намокает кровью след удара. Глянул прямо в полыхающую тьму глаз колдуна.

— Не знаю, как отразится на планах Сильнейшего моя смерть, — сказал Кар. — Почему бы вам не попробовать?

— Мне ни к чему тебя убивать, дикареныш, — второй удар бросил его на колени. — Я и без того смогу научить тебя послушанию.

«Тебе плохо! Тебе плохо!» — даже на расстоянии Кар чувствовал панику и ярость Ветра. Еще немного — и грифон примется убивать без разбора.

«Ветер! Успокойся! Слышишь? Все хорошо! Мы вместе, Ветер!»

«Хорошо?» — неуверенно переспросил грифон.

«Да!!!»

«Хорошо…»

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Кар, вставая. — Только, боюсь, мой покалеченный вид испортит аппетит Совету. Я даже не говорю о том, что может натворить обезумевший грифон. Вам не приказывали меня бить, верно?