Анна Мистунина - Искупление

Саму Тагрию это не заботило вовсе. Она принадлежала своему мужчине душой и телом с тех пор, как легла с ним на расстеленный в траве у лесного костра плащ. А если по правде — с тех пор, как тяжелый золотой перстень с изумрудом впервые лег в ее детскую ладошку. И какая ей разница, что говорят люди?

Здесь, в Долине, где не в чести имперские брачные обычаи, ученица восстановленного магического курса Тагрия звалась подругой Сильнейшего — не титул, всего лишь обозначение, но сколько почета оно принесло! И сколько тайного гнева, сколько отвращения к дикарке, поставленной вровень с магами!

Карий называл ее «моя Тагрия». Только это было по правде важно.

По мягкой траве спустилась она к озеру, прошла по песку — на нем, белоснежном, виднелись отпечатки грифоньих когтей и босых человеческих ног. Остановилась у воды. Поверхность ее казалась спокойной только на первый взгляд. Озеро Долины было глубоко и опасно для ныряльщика. Там, в голубой дали, ледяная вода горного потока смешивалась с другой, горячей от подземного огня. Их вечное противоборство вырывалось наружу фонтанчиками брызг. По утрам озеро затягивал пар.

Долина Владеющих Силой лежала вокруг тенистой красотой плодовых деревьев, ароматом густых трав, белым руном пасущихся овец и отблесками солнца на шкурах немногочисленного теперь драконьего стада. Высокие скалы с острыми, словно заточенными вершинами окружали ее; на склонах, между редких пятен травы и серо-зеленых мхов дремали грифоны. С первых дней возвращения они стали разбиваться на пары, и многие самки теперь ожидали появления птенцов; довольные собой самцы днем и ночью оглашали Долину гордым клекотом.

Люди медленнее привыкали к мирной жизни, но у них каждодневные хлопоты мало-помалу вытесняли собою ужасы долгой войны. Восемь лет в Долине хозяйничали жрецы, и надо отдать им должное: порядок царил образцовый. Лишь темные пятна гари на стенах да высокие курганы общих могил вдали от пещер напоминали о разыгравшемся здесь сражении. К немалому удивлению и радости магов, бережно сохранена библиотека, прибраны и оставлены нетронутыми учебные помещения. Только жертвенные комнаты на нижнем ярусе города оказались пусты: столы и сосуды для крови вынесли оттуда и уничтожили.

Но все же трудиться вернувшимся пришлось немало. Собирать тяжелые плоды хлебных деревьев и кормить грифонов, готовить пищу для себя и выделывать драконьи шкуры, превращая их в тонкий блестящий материал одежд и занавесей — теперь маги все делали сами. Это раздражало их, привыкших к услугам рабов, но это же и не оставляло им времени на перечисление потерь и обид. И к лучшему, как говорил Карий.

Вновь заседали Сильные в Зале Совета; два лучших мастера Силы заняли места в нем вместе с Лэйном и Сильнейшим. Снова наполнился учениками Зал Познания. На его каменных скамьях теперь сидели маги-полукровки и с ними рядом истинные люди: Зарамик, преданный оруженосец Кария и Сабрил, бывший воин храма. И Тагрия.

Не больше месяца оставалось до появления на свет ее ребенка — единственного напоминания о несчастливом браке с Морием. Но Сильнейший, кладя руку на ее живот, говорил уверенно «мой сын», и Тагрия растворялась в теплоте его глаз, а прошлое стиралось из памяти, как неловкий предутренний сон.

Задумчиво посмотрела она в воду, на свое зыбкое отражение. Изысканно-печальный наряд, пошитый специально к императорской свадьбе, немного странно выглядел в Долине. Но лучший столичный портной потратил столько сил, стараясь совместить приличествующий вдове траур с ее новым положением и новой фигурой, что Тагрии жаль было выкинуть платье, надев всего раз. К тому же сегодня оно пришлось вполне под стать настроению.

Далекие вершины покрывал снег. В мире по другую сторону этих вершин наступила зима. Холодные ветра заносили снегом почерневшие леса, заставляя людей жаться ближе к затопленным печам и каминам, ледяные корки стягивали реки. Казалось почти невозможным поверить в это, здесь, в Долине. Здесь было тепло. Теплый песок лежал под ногами, теплый воздух поднимался от земли, ласково обтекал плечи, и теплые солнечные лучи гладили их сверху. Пахло свежестью, фруктами и грифоньей шерстью.

Древние маги, создатели Долины, задумали ее местом познания и размышления, далеким от обычных людских забот, таких, как смена времен года, жатвы и посевы, рождение и смерть. Нынче их потомки вернулись, чтобы остаться здесь навсегда. С собою они принесли заботы телесные и душевные, каких не знали праотцы. Многие беды остались за спиной, многим еще предстояло случиться. Болезни и скорая старость поджидали тех, кто веками пользовался чужой Силой, расплачиваясь за свою молодость загубленными жизнями, не считая их сколько-нибудь значимой ценой. Теперь все было иначе. Тагрия видела их каждый день — пока еще молодых, пока еще красивых. Прилежно посещая занятия, она с жадностью ловила каждое слово, потому что знала, как торопятся они передать свои умения, как не ждут уже ничего для себя и хотят одного — не дать исчезнуть магии. Не допустить, чтобы история Владеющих Силой закончилась навсегда. Сердце плакало от вида их суровых лиц.

Не раз и не два звучали предложения использовать для Силы кровь добровольцев; находились и желающие пожертвовать всей или частью своей крови. Карий сказал «нет». Тагрия не спрашивала — почему. Однажды она сама предложила ему свою кровь, могла бы сделать это и снова. Но ей, единственной из всех, доводилось видеть, как белеют его плотно сжатые губы, как подолгу он замирает и смотрит в пустоту, как со стоном утыкается лбом в каменные стены. Как просыпается с криком, всегда одним и тем же: «Кати!» А потом хватает ее, Тагрию, как будто она одна способна защитить его от кошмаров, и засыпает снова, прижавшись лицом к ее груди.

Но приходило утро, и он опять становился Сильнейшим — твердым и холодным, будто каменное изваяние. Правителем, чье слово закон для подданных. Тагрия любила его и таким. И жестоким, и ласковым, шепчущим в темноте ее имя, и несчастным, зовущим во сне другую. Он был Карий. Ему Тагрия прощала все.

Лишь вчера золотой Ветер принес их обратно домой. Столица еще продолжала праздновать императорскую свадьбу; Карий оставался там ровно столько, чтобы не вызвать скандала. В памяти жил блеск венчальной церемонии: алые жреческие сутаны, пурпур и золото императорских одежд, белое с золотом платье юной императрицы. Великолепие разукрашенного двора. Музыка, цветы, драгоценности. Хор льстивых поздравлений. Вино, танцы. Бесчисленные яства. Еще вино, еще музыка, еще поздравления. Несчастные глаза невесты, догадавшейся уже, какая жизнь ее ждет. Холод, исходивший от императора. Отчаянная, до крика, до смерти, боль Кария. Их ничего не значащие улыбки, разговоры, когда оба смотрели куда угодно, лишь бы не друг на друга. Под роскошными одеждами, под светским весельем, и принц, и его брат император были едва живы. Тагрия видела все, все чувствовала и к концу дня сама себе казалась сплошной кровоточащей раной.