карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

И не выдержит.

Но время шло.

И тело, изодранное, искалеченное, сращивало раны.

Он вдруг осознал, что жив, свободен и вернулся домой. Теперь, открывая глаза, Янгхаар видел кольца Великого Полоза, в чешуе которого спрятана Печать. И надо было лишь добраться до нее.

Тогда боль уйдет.

А раны затянуться.

И он станет таким, каким был прежде. Только злее.

- Снова думаешь о мести, - Кейсо менял повязки дважды в день, и на раны накладывал едкую смрадную мазь, которая приносила новую боль. Но следом давала облегчение.

- Да.

Врать не было смысла.

- Они, - голос еще был хриплым, да и говорить получалось с трудом. - Меня не оставят. Отпустили, чтобы привел... след... потеряли...

Но рано или поздно найдут его.

- Печать. Нужна.

Кейсо похудел и белая кожа его обвисла, а губы, лишенные обычной краски, казались неестественно бледными, выцветшими.

- Тайник здесь. Надо достать. Я буду здоров.

В тот момент, когда сумеет дотянуться до Великого полоза, предложив ему каплю своей крови. И можно попросить Кейсо, чтобы поднял, у каама хватит сил, но...

- Дело не в доверии, да? - Кейсо промывает раны на плечах, счищая корочку. - Знания опасны?

- Да.

Он верно все понял, старый верный друг.

- Я... дотянусь... поправлюсь... уйду...

Полоз тоже слушает.

- Увидят меня... поймут... пойдут следом...

...прочь от Горелой башни, в которой маленькая упрямая медведица отсчитывает дни, оставляя зарубки на дверях.

- Ты... останешься... присмотришь за ней. Ей... нужен кто-то рядом.

И Янгхаару нужно знать, что его маленькая медведица не осталась одна. Она ускользает днем и возвращается под вечер, сбрасывает полог тяжелой медвежьей шкуры, но по-прежнему скрывает лицо, не верит, что не портит ее тонкая нить шрама.

Она ступает легко и беззвучно.

И камень ластится к босым ступням. На них больно смотреть, потому как кажется - замерзает. И руки Аану холодны. Янгар греет их своим дыханием, но...

- Я не человек... - шепчет она.

- Человек. Уже.

- Еще нет.

- Но скоро.

- Наверное, - ей страшно заглядывать в будущее. И Янгхаар понимает этот страх. Защитить бы. От него. От людей. От самого себя.

- Сегодня двое, - присев у камина, пусть бы тепло огня ей недоступно, но Аану нравится смотреть на пламя, она рассказывает о том, что происходит за пределами башни. - Верховые... близко подошли.

Она вздыхает и признается:

- На них цвета моего отца.

- Ты его любишь? - Янгхаар должен знать наверняка, потому что... он все равно убьет Ину, но ему не хотелось бы причинять боль своей медведице.

- Когда-то думала, что да, люблю... или любила? - она пожимает плечом. Рыжая шкура вдруг сползает, ложится мягким ковром. И волосы, заплетенные в толстую косу, падают, рассыпаются, укрывая спину. Его Аану снова медлит, прежде чем надеть платье.

Или хотя бы сорочку.

- И мне очень хотелось, чтобы он любил меня. Я старалась быть послушной...

Только Ерхо Ину любить не способен.

И говорить о нем нет никакого желания.

- Мне нравится смотреть на тебя...

В сумерках кожа отливает мягким золотом. И Аану, вспыхивая, вдруг вспоминает о своей наготе, спешит ее спрятать. Вот только пламя тоже умеет играть. И ткань сорочки слишком тонка. Но золото исчезает, и тени выписывают абрис ее тела на белом полотне.

- Ты красива, Аану.

- Ты хотел знать, люблю ли я отца. Нет. Не люблю. И я знаю, что ты собираешься его убить.

Она набрасывает на плечи шаль.

Обычная женщина.

Почти.

- Янгар, - Аану опускается на край постели. Ледяные пальчики ее отбрасывают прядь, прилипшую к щеке. - Я не боюсь за него. Но я не хочу, чтобы он снова причинил тебе боль.

А в ее глазах Янгар читает то, о чем Аану Каапо промолчала: он слаб.

Нет больше Черного Янгара.

Неправда.

- Поможешь мне встать, маленькая медведица? Не сейчас... завтра... а сейчас просто посиди рядом. Ладно?

Она кивает.

- Рассказать тебе историю?

- О стране Кхемет? - уточняет Аану.

Ей нравятся истории, которые почти что сказки. И Янгар сам начинает сомневаться в том, и вправду ли существует эта страна.

Быть может, и она - призрак, сотворенный песком и жарким южным солнцем.

- О ней... или о пустыне... о призрачном городе, который изредка показывается странникам. И даже ашшары, истинные дети пустыни Дайхан, не способны пройти мимо. Он появляется, когда солнце стоит высоко и воздух дрожит от жара. Песок раскаляется и ранит ноги. А мысли в голове становятся вязкими. Тогда и вспыхивают золотом сто одиннадцать куполов, отмеченных полумесяцем, знаком богини Иши. И вырастают из песков белые стены...

Говорить легко.

Янгхаар вновь видит их, сложенные из крупных блоков, выглаженные ветрами до зеркального блеска. И ворота, распахнутые гостеприимно.

Входи, странник.

Но не забывай, что не каждого отпустит призрачный город.

- Ты и вправду видел его? - Аану кладет на постель руки и упирается в них подбородком. Она так близко, но дотянуться у Янгара не хватит сил.

- Видел.

Марево над золотом башен.

И в нем, не то звуком, не то эхом безумного солнца - тягучая мелодия флейты.

- И вошел?

- Нет.

Подобрался настолько близко, что услышал запах жареного мяса, и вдохнул непривычно прохладный, напоенный водой воздух.

- Если бы я вошел, то вряд ли вышел бы.

Что удержало на краю?

Манил ведь призрачный город голосами фонтанов, обещанием иной, легкой жизни, сокровищами, о которых легенды ходили. Наверное, эта легкость и отпугнула.

- Тогда я рада, что ты устоял, - Аану зевает.

И Янгар дотягивается-таки до ее губ. Шершавые. И в то же время мягкие. Вот только собственные пальцы не способны ощутить этого прикосновения.

Ерхо Ину ломал их с большим удовольствием.

- Расскажи еще...

...историй много.

...о городе, что вытянулся вдоль берегов Великой реки. И домах, которые подымаются над водой. Весной вода подымается до самого порога, затапливая белые лапы опор, а летом отступает, оставляя на них гроздья тины. На жаре та начинает гнить, и в Белых кварталах на две недели воцаряется невыносимая вонь.

...о жителях, что расписывают лицо охрой и кланяются звероголовым богам. И о богах, чьи статуи из желтого песчаника стерегут великий город. Сама пустыня, подбираясь к стопам стражей, отступает с поклоном.

...о жрецах, закрывающих лица белой тканью, и танцовщицах, которые курят опиум, ибо он освобождает разум и душу, делая танец чистым.

...о тысяче и одной жене Богоравного Айро-паши, о белом его дворце, куда каждый год свозят юных красавиц со всех уголков мира. И новые жены исчезают за коваными дверями, чтобы больше никогда не показать миру свое лицо.

...о самом паше, который не стар и не молод, но в самой силе. И рука его крепка. Под ней ходят лютые сотни, прозванные в народе шакальими.