Павел Кузнецов - Удачная охота

Сила ударов, которыми обменивались воительницы, также была запредельной. Несколько раз отведённый клинок на моих глазах входил в пол почти по рукоять, а это означало, что он пробивал не только покрытие пола, но и мощные брёвна перекрытия. Один раз клинок с лязгом отлетел к стене, выбитый из рук беловолосой чудовищным ударом, и на две трети вошёл в камень. Будучи хорошим лучником, я прекрасно знал, что та же стрела с каждым метром теряет начальную скорость полёта, так что отлетевший метров на семь клинок из-за большего, чем у стрелы веса и менее приспособленной к полёту формы, должен был растерять значительную часть начальной скорости.

Для меня было очевидным и то, что простая человеческая сталь просто не выдержит таких чудовищных нагрузок, которым подвергали клинки воительницы. Мои мечи давно бы выщербились от регулярного попадания острой кромки на плоскую часть клинков во время блоков, погнулись бы от чудовищной силы ударов во время жёстких блоков; даже сама жёсткая структура стали при таких нагрузках запросто могла дать трещину, да и прикреплённая к клинку рукоять в месте их соединения должна была дать слабину. Гномская сталь была для альт единственным возможным гарантом эффективной тренировки и боя.

Моя женщина в этом бое была великолепна. Я то и дело фиксировал мягкие перетекания её тела из стойки в стойку, намётанным взглядом отмечал начало и завершение некоторых известных мне связок, видел некоторые красивые увороты, когда тело альты буквально прогибалось назад или красиво подавалось вперёд. Она при этом была не только красива как воительница за работой, но и чрезвычайно притягательна как женщина. Её движения воспринимались моим одурманенным любовью мозгом не только как стремительные броски хищницы, но и как танец, имеющий некий эротический подтекст. Думаю, я мог оценить эту часть её движений столь абстрактно, так как сам являлся мастером мечного боя и, как воин, видел и умел ценить красоту, изящность движений во время боя. Сейчас я как никогда раньше понял, насколько же мы с ней похожи, и именно поэтому можем по-настоящему понимать друг друга.

Особенно меня умиляла её потрясающая коса, которой она не забывала пользоваться в дополнение к мечам. Вокруг её сосредоточенного лица раскинулся ореол волос, образующих своеобразный капюшон, как у кобры. Этот капюшон позволял ей бросать косу вперёд, не вызывая особенно болезненных ощущений и не выдирая волосы от резкого рывка, распределяя нагрузку на волосы равномерно. Так что то и дело в движения мечей вплетался новый ритм выбрасываемой вперёд косы, наносящей удар, подобно хвосту скорпиона. Иногда коса начинала работать при резком повороте, прикрывая короткую перегруппировку тела. В любом случае, точность и стремительность её удара поражали, они полностью вписывались в общую стремительность боя, разнообразя его общую картину. Как женщина может столь виртуозно рассчитывать удары своих волос, мне было совершенно непонятно, словно где-то в её косе была отдельная группа мышц, отвечающих за эти движения. В то же время даже встречный удар по волосам мечом не отсекал их, лишь отводя удар. Это казалось ещё более невероятным, нежели сама точность и сила ударов косы: не иначе, в волосы был вплетён совсем не простой металл, изрядно сдобренный магией. Коса женщины будила во мне какое-то первобытное желание схватиться за неё и потянуть, увлекая следом прочие части тела альты.

Виктория была слишком увлечена боем, им был увлечён и я сам, поэтому некоторое время ничего не происходило. Даже Стассианна не спешила сообщать моей альте, что мы пришли, то ли не желая отвлекать, то ли стремясь сделать подруге приятный сюрприз. Но вот сражающиеся резко отпрыгнули друг от друга, оборвав свои стремительные движения и выставив перед собой в опущенных руках мечи плашмя, показывая тем самым, что нужно сделать паузу. По ушам ударила звенящая тишина, пришедшая на смену стальному рокоту рукотворного смерча. Убрав мечи в ножны, Виктория повернулась в нашу сторону и замерла, как вкопанная. На её губах заиграла счастливая улыбка, и я понял, что и сам улыбаюсь, а в душе расцветает цветок всепоглощающего счастья. Не знаю, сколько времени мы вот так стояли, вглядываясь друг другу в самую душу, но, наконец, опомнились, и пошли друг другу навстречу.

Повинуясь какому-то странному душевному порыву, я обвил талию женщины рукой, заставляя её прогнуться назад через мою руку и повернуться боком, и уже в таком положении склонился к ней для поцелуя. Дама и не думала возражать, проявляя просто фантастическую терпимость, совершенно счастливая проявленным к ней вниманием, особо не заботясь, в чём именно это внимание проявляется. Зато присутствующие при нашем воссоединении альты были в немалой степени удивлены податливым поведением связующей. Особенно явное недоумение выказала беловолосая, только что в процессе жестокого учебного боя подвергшаяся от Виктории довольно ощутимой экзекуции.

— Дураки мы с тобой, милая. Император прав, и нам следует уделять больше внимания друг другу, а не интересам своих народов. Пусть эти интересы на время возьмут в свои руки молодые, — сказал я, когда мы, наконец, прервали затянувшийся поцелуй. Дама уже некоторое время назад мягко надавила на меня, заставив принять более удобное нам обоим положение, так что мы теперь стояли прямо, крепко обнявшись.

— Тебе, наверное, тяжело было без меня. Я надеялась несколько смягчить нашу разлуку, попросив девочек о тебе позаботиться, но всё вышло как-то по-дурацки. Обещаю, больше никогда тебя не бросать вот так…, - в глазах моей возлюбленной плескалась просто фантастическая смесь чувств, среди которых наиболее отчётливо выделялась радость, замешанная на чувстве вины и глубоком раскаянии.

Мне очень захотелось как-нибудь съязвить на это спорное и противоречивое замечание, но я сдержался. Совершенно не хотелось расстраивать свою женщину ещё больше, нужно было питать её радость, а не чувства вины и раскаяния. Я зашептал ей на ушко комплименты, разнообразя их весёлыми сравнениями, и женщина совсем растаяла, полностью забыв обо всём негативе.

— Ты знаешь, мне немного неудобно: мы тут с тобой милуемся, а мои сёстры стоят совершенно обескураженные нашим поведением. Вон, даже Стасю проняло, — с этими словами женщина выскользнула из моих объятий, и, взяв меня за руку, повела по направлению к замершим в отдалении альтам.

— Девочки, просто не представляете, что с нами способна сделать любовь. Я совершенно таю в объятиях своего бравого офицера, позволяю ему абсолютно всё, даже то, за что другому на его месте горло бы перегрызла, — сказала она уже для сестёр, когда мы оказались рядом с ними. — Да, Кира, позволь тебе представить моего избранника Вереска эль Дарго. Вереск — это Кирия, моя возлюбленная сестра и лучшая ученица.