Владимир Свержин - Корни огня

— О, дискуссия приобретает желаемую остроту. — На лице Сергея появилась глумливая ухмылка. — Вот это я называю — содержательный диалог на всех трех уровнях атаки. По окончании в живых должно остаться только одно мнение. А еще лучше — ни одного. Пожелаем же сокрушительной бескомпромиссной победы обеим сторонам!

Шанс, что лисовское пожелание сбудется, оказался вполне реален: людское море забурлило и вспенилось кровавыми брызгами. Сергей увидел, как вздыбился с гневным ржанием конь Нурта и обрушил подкованные копыта на какого-то невежу, пытавшегося схватить его под уздцы. В тот же миг чьи-то руки вцепились в одежду всадника, вырывая его из седла. Тот рухнул наземь, на лету пытаясь сломать удерживавшую его пятерню, и тут целый клубок переплетенных тел покатился по вытоптанной земле, подминая все новых бойцов.

— Красиво, черт побери! — восхитился Лис. — Эх, жаль, они от ран быстро отходят.

Он хотел еще что-то добавить, но тут картина резко изменилась, точно фокусник, махнув волшебной палочкой, превратил батальную сцену в траурную церемонию. Только что кипела горячая схватка, и вот уже распластанные тела, очень неохотно проявляющие слабые признаки жизни, недвижно распростерлись на земле, не тревожа суровой мрачности скал, нависших над местом побоища. Скакуны у коновязи, чуткие ко всяким чарам, нервно прядали ушами и рвались подальше от этого недоброго места.

— Ничего себе тихий час в ползунковой группе, — негромко присвистнул Лис, оценивающим взглядом окидывая картину всеобщего разложения войска по плоскости. Охотник молча покачал головой и указал пальцем туда, откуда могли появиться оставшиеся всадники разъезда.

— Та ты шо, дружаня, ты погляди, шо с ними сделалось. Интересно, это у них по расписанию такой падеж или таки шо-то стряслось?

Провидение, к которому, должно быть, был адресован и этот вопрос, скромно промолчало, оставляя институтскому оперативнику самому искать ответ. Все это время он не спускал глаз с территории абарского лагеря. Люди были живы, они лишь валялись тряпичными куклами, едва шевелясь подобно оглушенным рыбам, выброшенным на берег взрывной волной.

— Ay, кулак богемской ярости, это вы там с Зигмундычем уже шось нашустрили? — на всякий случай поинтересовался он.

— Нет, а в чем дело?

— Да не, так, контрольный вопрос, ничего существенного. У нас тут абарское войско изображает из себя валежник. Причем на редкость убедительно изображает. Как там у классика: «О поле, поле! Кто тебя усеял мертвыми костями?» Здесь, к сожалению, не совсем мертвыми, но и не слишком живыми.

— Так что, мы уже победили? — обрадовался стажер, на ходу раздумывая, как сообщить дракону, что можно поворачивать обратно.

— Хрен его разберешь! Может, это какая-то военная хитрость типа «бей своих, чтоб чужие боялись». Ох, чувствую, у меня опять накопились вопросы к Нурту. Придется его вытаскивать из братской потасовки.

— Господин инструктор, но лезть туда опасно! — встревожился герцог Нурсии.

— Это мне говорит человек, летящий хрен знает куда на драконе в надежде малехо погеростратствовать на охраняемом хаммари объекте?! Так сказать, в свое удовольствие и к вящей славе молодецкой. Растроган, мой летальный собрат, весьма растроган! Ладно, Карел, если шо не так, держись на связи. Пока абарцы тут склоняются в лежательнам падеже, может, удастся все обстряпать по-тихому.

Лис повернулся к охотнику:

— Слушай меня внимательно. Сдается мне, шо родные и близкие Нурта не оценили его верности знамени. Придется вернуть пострадавшего в семью цивилизованных народов.

— Куда? — изумился зверолов.

— Не важно. Вытащить его надо, — слегка досадуя на непонятливость соратника, отмахнулся Сергей. — План такой: я надеваю амулет с камнем и, вроде, веду тебя. Судя по всему, человек с этой побрякушкой у них прокатит за своего. Если меня вдруг начнет крючить и плющить, как тамошних разложенцев, срывай эту дрянь к собачьей матери. Только за сам камень не хватай — перерезай шнурок. Ну, а если не начнет — я тебя прикрою. Уразумел?

Охотник молча кивнул, хотя особого энтузиазма на его лице заметно не было.

— Тогда работаем.

Они стояли друг против друга — тринадцатилетний отрок в пурпурном плаще и золотом венце кесаря и суровый воитель, дукс Родерико, сын Пелайо, властитель Астурии. Он был старше юнца втрое, и уже то, что в непрестанных сражениях дожил до столь зрелого возраста, было достойно уважения. Даже его враги, шедшие в бой под знаком полумесяца, безоговорочно признавали храбрость и воинское искусство астурийца.

Недаром эмир Кордобы, прослышав, куда направляется его извечный противник, не только велел на время прекратить все боевые действия на границе, но и прислал отряд конных лучников сражаться против общего врага. Так же поступил и его зять, повелитель Гранады, неизменно числивший Родерико смертельным врагом.

Пипин Геристальский, как и положено майордому, держался за плечом кесаря, наблюдая встречу двух вождей. Он не сомневался, что если не сам Дагоберт, то уж военный совет баронов именно его поставит командовать объединенной армией, — не битого же Родерико, и уж тем более не мальчишку, без году неделя вступившего на мужскую стезю. Он ждал, когда, обменявшись приветствиями с приземистым астурийцем, кесарь представит собравшемуся воинству своего майордома как нового предводителя. Но в тот миг, когда он собрался уже сделать шаг из-за спины Дагоберта, тот стянул с правой руки кожаную перчатку, украшенную самоцветной пряжкой, и, как водилось, протянул ее дуксу.

— Вверяю тебе мечи и копья войска моего! Принеси победу!

Родерико, сын Пелайо, безмолвно преклонил колено, принял знак воли кесаря, поцеловал выложенный каменьями на пряжке крест и, неспешно встав, ответил:

— Я верну ее с победой или умру в бою!

Глаза Пипина расширились, дыхание в горле перехватило. Он почувствовал, как от негодования пунцовеют щеки. Он готов был прямо сейчас выхватить меч и самолично броситься на негодного мальчишку и неотесанного мужлана, сжимавшего в руке заветную перчатку — знак высочайшего поручения.

«Нет, не сейчас». Он с трудом выдохнул, стараясь придать лицу если не радостное, то хотя бы любезное выражение. Словно вскользь майордом кинул взгляд туда, где среди прочего войска, приведенного дуксом Родерико, на берберийских скакунах гарцевали смуглолицые всадники. «Придет ночь, она унесет жизни, возможно, много жизней. Но это и к лучшему — в армии должен быть лишь один командующий, и никто не смеет дышать ему в спину! Гранадцы и кордобцы — это как раз то, что нужно. Всегда можно будет заявить, что они хотели прикончить своего извечного врага Родерико, а заодно и мальчишка попал им под горячую руку…