Владимир Свержин - Корни огня

— Хороший выстрел, — вытирая острие об одежду рухнувшего абарца, прокомментировал охотник.

— Прекрасный удар, — ответил Лис. — Но я бы управился и сам.

— А я бы мог убить тебя еще там, где ты вынюхивал следы.

— Отчего же не убил?

— Ты обещал золото. Оно мне нужно. — Лицо охотника было спокойно, точно мгновение назад он отвлекся от разглядывания скромной незабудки.

— Да, я помню. Где Нурт?

— Ты вышел на правильный след, — то ли просто ответил, то ли похвалил зверолов. — Предыдущий разъезд взял его. Сейчас он должен быть уже в лагере. Мы сможем подобраться совсем близко. Здесь по склону конь не пройдет, но пешим тихо пролезть можно.

— Тогда что же мы стоим?!

В этот день Фрейднур уже подходил к дракону без опаски, хотя на всякий случай окидывал опасливым взглядом заканчивающийся мечевидным острием хвост и зубастую пасть. Карел глядел на него с нескрываемым превосходством — воздушные ямы, в которые время от времени срывался дракон, и его крутые виражи не оказывали на него выворачивающего душу действия, как на бедного северянина. На первой ночевке тот просто рухнул наземь, едва спустившись со спины крылатого союзника и прошептав: «Если когда-нибудь расскажу внукам, что летал на драконе…», — уснул у костра сном нагулявшегося ребенка.

Однако, как ни крути, перелет на драконе — совсем не то же самое, что в комфортабельном лайнере, да что там лайнере — даже на спортивной авиетке, даже если приходится прыгать с парашютом.

Карелу нынешний полет давался тоже нелегко, и каждый раз, на полной скорости врезаясь в очередную тучу, он вспоминал о теплых пилотских куртках, о мохнатых унтах, о теплых меховых рукавицах — словом, обо всем, что призвано облегчить жизнь летчика и чего здесь не было, за неимением самих летчиков.

Пряча свои страдания под напускной бравадой, Карел вскакивал чуть свет каждое утро, разминался и, весело насвистывая себе под нос, направлялся к отдыхающему дракону. Что с того, что его ожидали очередные десять часов полета. Это был шанс, и он не мог упустить его.

Да, он мечтал о рыцарских подвигах с детства и страдал, что не родился в эпоху, когда славные предки храбростью и воинским искусством покрывали славой имя рыцарей из замка Страже. Работа в Институте представлялась ему воплощением мечты, чередой подвигов, каких никогда не совершишь, даже став командиром роты гвардейского полка.

Выше его мысль не залетала, и уж точно он представить себе не мог, что в один прекрасный или не очень момент станет принцем и отправится спасать Европу от нашествия. Он готов был сражаться как лев и знал, что во всем мире ему найдется не много достойных противников в честной схватке.

Но спасаемый мир сыграл с ним обидную шутку, заставив довольствоваться ролью обряженного в дорогие одежды пугала, вечного объекта насмешек, неуклюжего и туповатого. Но нет, он не таков! Карел знал это и верил, что очень скоро ему удастся показать себя в наилучшем виде.

Дракон вошел в облачную пелену. Сквозь разрывы в ней проглядывали горы, не очень высокие, пониже знакомых с детства Татр.

— Мы уже близко, — пророкотал Хранитель Барьера, поворачивая увенчанную короной шипастого костяного гребня огромную голову. — Надо искать место, чтобы незаметно сесть.

— Ты опасаешься абаров? — крикнул богемец.

— Их тоже. Но в первую очередь сородичей… здесь чужие горы…

— Вижу людей, — перебил их Фрейднур. — Их куда-то ведут. По виду все молодые и крепкие.

— Я тоже вижу, — крикнул в ответ Карел. — Там, впереди, по правую руку. Там вроде как урочище, туда везут людей, живых, на тачках. У всех ноги черные, точно обугленные.

Капли, должно быть, тысячи лет разрушали этот огромный валун на склоне. Когда-то он рухнул в ущелье, распавшись на множество угловатых обломков гранита, щедро усеявших подступы к горной дороге. На месте валуна осталась довольно узкая щель, и кривые деревца, прилепившиеся к серым глыбам, пускали корни все глубже, ломая камень для новой осыпи. Торопиться им было некуда.

Лис и охотник, отведя коней подальше, втиснулись в расщелину, моля небеса лишь об одном — чтобы абары не слишком быстро хватились пропавших собратьев. Вражеский лагерь отсюда был виден как на ладони. Вот только ветер относил звуки в другую сторону, не давая слышать, о чем переговариваются среди шатров.

— А вот и наш козопас, — пробормотал Лис, указывая взглядом на приближающийся к лагерю небольшой отряд. — Судя по тому, что он в седле, а не пешкодралом, прием ему оказали вполне цивилизованный. Сразу на шашлык не пустили.

Между тем всадники торопливо заехали внутрь сложенной из камней ограды и спешились. Должно быть, известие об их приближении уже докатилось до войска, потому что из шатров на круглую площадь в центре лагеря начал валить люд, вооруженный и настороженный. Последнее было заметно даже издалека.

— Но и оркестр, похоже, не предвидится, — все так же под нос себе пробормотал Сергей. — Посмотрим, обойдется ли без разбивания бутылки шампанского о носовую часть лица прибывшего.

Между тем на площади меж шатрами уже собралась немалая толпа, разглядывавшая Нурта, как будто за время отсутствия тот обзавелся рогами и хвостом. Сопровождавшие бывшего резидента всадники что-то кричали, указывая на вернувшегося «с холода». Тот отвечал, судя по жестам, отрицая несправедливые обвинения в свой адрес.

— Порвут? Не порвут? — оценивая разброд во вражеском лагере и обращаясь, должно быть, к провидению, тихо спросил Лис. — Не должны бы. Резидент все же — не последняя пешка в своем народе. Абы кого на такую должность не поставят.

В это время Нурт поднялся в стременах и заговорил резко, возбужденно, указывая то на соотечественников, то на грудь, то в небо. Слушая его, войско загудело и пришло в волнение, точно морская гладь, потревоженная ветром. Руки обвинителей потянулись к бурно жестикулирующему всаднику, желая стащить оратора наземь. Но тот не унимался.

— Что же он им там втирает-то? — внимательно рассматривая абарские лица и стараясь просчитать реакцию воинства на пылкую речь агитатора, процедил Лис. — По-любому, он же, поди, не сирота, должны сыскаться родичи, друзья по школе и, уж всяко, по службе в армии…

Эти слова можно было счесть пророческими, поскольку вслед за теми, кто пытался стащить оратора с коня, у него тут же появились защитники, и таких оказалось вовсе немало. Они возмущенно замахали руками, причем каждым взмахом норовили попасть весомыми пятипалыми аргументами оппонентам не в бровь, а в глаз. В толпе замелькали кинжалы.