Марк Даниэль Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка

— Так это дом Бога? — спросил Змееглаз.

— Да, варвар!

— Значит, это мой дом.

Его повлекли к выходу, но он при этом оставался в ином ме­сте, в саду у реки, где в нишах в стене горели огоньки, так мно­го, что стена казалась объятой пламенем. В своем видении он протянул руку и загасил две свечи — он знал, какие из них вы­брать. Стражники по бокам от него повалились мертвыми.

— Это мой дом! — провозгласил Змееглаз. — И это дом смерти!

У него в голове бушевал вихрь: он чувствовал ледяные се­верные ветра, жаркое дыхание каспийских пустынь, летние шторма в Бирке, капли дождя, тяжелые и теплые.

Он впустил все ветра в сад своего разума, наслал ураган на стену со свечами.

И в Святой Софии, в церкви Божественной Мудрости, главном соборе великой Римской империи, посвященном Небесному Логосу — Иисусу, являющему образ невидимо­го Бога, — замолкло пение священников, и вся паства упа­ла на пол. Змееглаз ссутулил плечи, снял с шеи покойника крест, украшенный каменьями. Затем он пошел, перешаги­вая через мертвецов, к алтарю, переливающемуся золотом в свете свечей. Он положил на алтарь голову мертвого грека и заговорил:

— Как же мне теперь принять крещение? — спросил мальчик.

А в следующий миг свет затопил его сознание, и он тоже упал.

— Я связан, скован, пригвожден к скале. Рот мой растянут колом, и мои мучители насмехаются надо мной.

Аземар чувствовал, как тонкие веревки притягивают его к скале, слышал собственный голос, надрывающийся, вою­щий, искаженный от боли во рту. Он извивался в своих пу­тах, но никак не мог их порвать, не мог высвободиться. В нем клокотала жажда убийства, хотелось рвать, изничтожать тех, кто обманул его, связал и унизил.

— Друг мой...

Аземар открыл глаза. Ощущение, будто он связан, исчез­ло, ужасная боль во рту тоже. Он увидел над собой знакомое лицо. Луис.

Он попытался заговорить, но вместо того закашлялся.

— Успокойся, дружище, ты пережил такие мучения.

— Ты спас меня.

Луис положил ладонь на плечо Аземара.

Аземар раскинул руки, и Луис наклонился, чтобы обнять его.

— Ты всегда защищал меня, Аземар, я счастлив отплатить тебе добром за добро. Хочешь пить?

— Хочу.

Луис поднес к его губам чашку, и Аземар отхлебнул.

— Вот еда.

На столике рядом стояло блюдо с холодным мясом и хлебом.

— Я не голоден, Луис.

— Ну, может быть, скоро проголодаешься.

Луис улыбнулся другу и сказал:

— Я вынужден задать тебе один вопрос, Аземар. Зачем ты здесь?

— Я...

Когда он раскрыл рот, в комнату вошла Беатрис. Аземар посмотрел на нее.

— Ты пришел в себя, — заметила она.

— Да.

— Хорошо ли Луис ухаживал за тобой?

— Очень хорошо.

Сердце Аземара учащенно забилось. Это же она, та дама, которую он видел много лет назад, когда она проезжала ми­мо на серой лошади и ее волосы сияли ярче, чем пшеница под солнцем.

Он старался ожесточить себя перед встречей с нею, пото­му что все его воспитание и образование твердили ему, что она соблазнительница и греховодница. Это она виновата в том, что Луис нарушил обеты, она виновата в том, что к его другу подослали убийцу. Однако он никак не мог заставить себя обвинить ее.

Не мог и посмотреть ей в лицо, потому что она вызывала в нем очень странные чувства. Вовсе не плотское желание, но что-то весьма сходное с ним. Она была красива, однако красота была той ловушкой, в которую он привык не попа­даться. Он испытывал невыносимую тоску. В Беатрис он ви­дел все, в чем ему было отказано как монаху: дом, теплый очаг, детей. Однако никакая жена не смогла бы успокоить его тоску. Он не мог подобрать слово для своего чувства, не мог даже сосредоточиться на нем. Просто, глядя не нее, он думал о голых холмах вокруг монастыря, о широкой, бескрайней синеве океана, по которому приплыл в Константинополь, о вое одинокого волка в ночи. Одиночество? Возможно. Или же что-то очень похожее.

— Ты проделал такой долгий и трудный путь, — сказала Беатрис.

Аземар откинулся на подушки, голова шла кругом. В ее го­лосе он угадывал подозрение.

— Я пришел, чтобы предостеречь вас, — сказал он. — Твой отец отправил сюда убийц. Он хочет, чтобы Луиса убили, а тебя вернули домой.

— Откуда он узнал, что мы здесь?

— От твоей сестры.

— Она предала меня?

— Твой отец грозился сжечь монастырь, если кто-нибудь не скажет ему, куда вы бежали.

— Она могла бы солгать.

— Она еще совсем девочка, — возразил Аземар. — Она считает, что лгать грешно.

— Убийца — это сущие пустяки по сравнению с тем, что нам приходится переживать здесь, — сказал Луис. — Кроме того, дворец прекрасно охраняется. А герцог наверняка от­правил кого-нибудь из туповатых северян.

— Почему ты так уверен?

— Герцог во многом человек современный, однако когда дело касается войны, он предпочитает полагаться на своих сородичей. Разве не так?

— Так. — Беатрис сжала руку Луиса. — А ты знаешь, сколь­ко человек он послал?

Аземар сделал еще один глоток воды. Он вспомнил, как мало ее было в Нумере. Воспоминания всколыхнулись в нем: странный человек, который хотел убить его, бледная фигура рядом с ним, от которой исходило утешение и нега, и еще мя­со, мясо, которое он ел в том месте, куда не заглядывает Бог. Он содрогнулся и произнес:

— Не знаю.

Ему не хотелось объяснять, почему именно он оказался в Константинополе. На него накатила волна слабости, как будто накануне он сильно перебрал с выпивкой. От сказан­ной лжи во рту у Аземара пересохло, и он выпил еще воды.

— Значит, ты приехал один?

— Я отправился, как только узнал, что герцог ищет вас.

Аземар отставил чашку и снова опустился на кровать. За­чем же он лжет? Ведь это та самая возможность, о которой он мечтал — предостеречь друга. Он мог бы назвать имя Мо­же, описать его, сообщить о нем дворцовой страже, но он ни­чего этого не сделал. Почему?

Потому что викинга, скорее всего, тоже схватили и броси­ли в Нумеру или убили. Такие воины, как он, без боя не сда­ются, вероятно, единственный способ совладать с ним — убить его. Аземару не хотелось волновать друга или же вызвать ненужные расспросы.

Беатрис подошла к постели.

— Ты когда-нибудь бывал при дворе герцога? — спроси­ла она.

— Ни разу, госпожа. Почти всю свою жизнь я провел в мо­настыре и окрестных полях.

Аземар говорил чистую правду, но собственные мысли ужа­сали его. Он знает ее. Да, знает, только знает не по этому ми­ру, а по своим снам, по кошмарам, посещавшим его в Нумере.

— Я уверена, что знаю тебя, — сказала она.

— Я видел тебя, когда ты проезжала мимо, — сказал он, — но только издали. Ты не смогла бы запомнить меня. — Он старался не смотреть ей в глаза.