Марк Даниэль Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка

— Ты узнаёшь меня?

— Ты была слишком далеко. Я запомнил твои волосы, но не лицо.

Луис тронул Беатрис за руку.

— Давай не будем волновать Аземара. Он проделал такой долгий путь, он так пострадал из-за нас.

Аземар закрыл глаза. Ему не хотелось видеть ее лицо. Он знал, кто она — девушка из его снов, которая говорила, что любит, всегда любила его. Это она та девушка из полей, за ко­торой он бежал во сне, лежа в монашеской келье, та, которую он помнил, хотя воспоминания эти были ему неприятны.

С этими воспоминаниями он родился, он нес их в себе всю жизнь.

Необходимо подождать, пока в голове прояснится, пока он поймет, что же происходило с ним в Нумере. Он убивал, он ел то, что ни один христианин не стал бы есть, и вот те­перь у него в мозгу пылает пожар.

Послышался стук в дверь.

— Квестор занят, исполняет работу для начальника свя­щенных покоев, — произнес слуга, давая понять пришедшим, что они невовремя.

Но дверь все равно распахнулась. Вошел капитан почто­вой службы, а с ним трое воинов.

Луис протянул руку к небольшому ножу на блюде с холод­ным мясом.

— Квестор, — проговорил офицер, — тебе придется пой­ти с нами.

— Куда и зачем?

— Черное колдовство в самом священном месте. Какой-то демон ворвался в собор Божественной Мудрости.

— Что за демон?

— Он оставил после себя пять сотен мертвецов, — сказал офицер. — Кажется, твои старания защитить жителей наше­го города привели к совершенно обратному результату. Тебе придется дать объяснения, квестор, так что на твоем месте я бы сейчас поспешил в собор.

— Присматривай за Аземаром, — сказал Луис Беатрис. — Если захочешь выйти, возьми евнуха.

Повернувшись спиной к посетителям, он взял с блюда нож и засунул за пояс. Затем взял плащ и вышел из комнаты.

Змееглаз открыл глаза, не понимая, где он. Он оказался в ком­нате с пятью кроватями, две из которых были заняты. На од­ной лежал толстяк, неподвижно замерший с примочкой на лбу, на второй — молодой человек лет шестнадцати, с шиной на ноге, приподнятой на подушках. Молодой человек что-то писал на пергаменте, разложенном перед ним на маленьком столике, который стоял прямо на кровати. Еще на столике стояла свеча, единственный источник света в комнате.

Молодой человек улыбнулся Змееглазу.

— Наконец-то ты очнулся. Слава богу, теперь у меня будет компания.

Змееглаз пошарил по груди, отыскивая амулет. Только крест. Странные ощущения, пережитые им в соборе, теперь поутихли, однако их отголосок по-прежнему разносился по сознанию.

На него нахлынули воспоминания. Он был в саду с девуш­кой. Там горели светильники, а потом светильники погасли. Что же случилось? Он жив. Но вот герой ли он? Он убил столько людей — да, теперь он вспомнил, — и это значит, что теперь он настоящий герой.

— Где я?

— В больнице при церкви Божественной Мудрости. Ты единственный выживший после случившегося там вечером кошмара. Точнее, единственный выживший в приличной одежде, как я понимаю. Они не стали бы рисковать и спасать тех, кто не сможет потом заплатить.

Змееглазу вспомнилась одна история. Та самая, которую он рассказал у лагерного костра по просьбе путника и полу­чил от него в награду отличную шкуру. Теперь он не помнил подробностей, помнил только конец.

Есть три женщины, норны, они сидят под мировым дре­вом, прядут судьбы, и даже боги обязаны склоняться перед ними. Женщины требуют Рагнарёк, они требуют смерти бо­гов. Поэтому Один — сведущий в искусстве магии — пока­зывает им смерть богов, снова и снова разыгрывая финаль­ную битву здесь, на земле, разыгрывая в человеческом теле и заставляя волка тоже обретать человеческую плоть. Это обряд, но обряд, творимый отцом богов, его подношение судьбе, которое отдаляет неизбежный финал. Когда ритуал не удастся, а однажды он не удастся, тогда Рагнарёк случит­ся на самом деле, опустятся сумерки богов, и старые боги, эти древние дикари, умрут.

Змееглаз захихикал, словно пьяный. Эти древние дикари умрут. Легенда снова зазвучала в голове. «Есть три женщи­ны, норны...»

Он старался остановить поток слов, сосредоточиться на мысли, куда он попал и что здесь делает, но слова продолжа­ли барабанить по сознанию, словно капли дождя по палатке. И вот — наконец-то! — появились руны, соткались из света свечи, эти знаки, громыхающие, словно пустые телеги, вою­щие как ветер, сияющие как солнце, ревущие как быки и про­растающие как семя.

— Где мой меч?

— Я не знаю. Мне показалось, с тебя пока хватит...

— Я хочу получить обратно свой меч!

— Ну, ладно. Только я не знаю, где он. Лучше спросить са­нитаров. И, пожалуйста, больше ко мне не обращайся, совер­шенно ясно, что ты гораздо ниже меня по происхождению.

— Не шумите, — взмолился толстяк с примочкой на лбу. — Я умираю от потрясения, вызванного черным небом, меня нельзя пугать и тревожить.

Змееглаз фыркнул и широко заулыбался, когда руны заси­яли и загудели. Они привели его к стене в темной пещере его сознания. Жизни людей были похожи на маленькие трепе­щущие огоньки свечей. Он почти увидел их воочию, настоль­ко ясно он представлял их себе. Змееглаз внимательно всмо­трелся в них, и теплые огоньки заполнили все его мысли. А потом он захотел, чтобы они больше не горели. Он захо­тел, чтобы они погасли. Они погасли, и люди умолкли.

«Боги, строя свои планы...» В этой легенде были и другие слова, они возились в голове, словно крысы, попавшие в ло­вушку.

Он встал, голова кружилась, хотя голода он не испытывал. Он оглядел свою одежду. На нем был длинный балахон из простой некрашеной материи, какие носят византийцы. Са­поги стояли рядом с кроватью. Он натянул их и вышел из комнаты, оставив за спиной мертвые тела.

Он вошел в просторное помещение под сводчатым потол­ком, где люди лежали повсюду, и на кроватях, и на тюфяках на полу. Эта палата явно была для тех, кто рангом пониже, не то что комната, из которой он вышел.

У него под ногами была мозаичная картина: женщина на­тягивает лук, а у нее над головой висит лунный серп.

«Он предлагает жертву судьбе».

Врач, невысокий человечек с бородой на греческий манер, подошел к Змееглазу. На нем был такой же точно балахон, только темно-синего цвета.

— Ты очнулся.

— Где мой меч?

— Твой меч цел.

— Я хочу забрать его.

— Мне кажется, тебе стоит немного отдохнуть. Давно ты пришел в себя?

— Где мой меч?

Змееглаз вцепился в балахон доктора, смяв ткань на груди.

— Ты еще нездоров, тебе нельзя уходить, — сказал доктор.

«Вечно возрождающийся, вечно принесенный в жертву».

— Я воин с севера, а не ваш изнеженный южанин. Отдай мне меч!

Он говорил с таким напором, что врач сдался.