Клайв Льюис - Хроники Нарнии

— Мне, конечно, ужасно жаль вас, — откликнулся Бяка, — но с намигто что будет? Ведь эти ваши подземцы собирались посадить нас под замок. Понимаете, нам вовсе не нравится темнота. Мы бы с удовольствием побыли здесь, пока вы не… ну, в общем… если бы как-нибудь…

— Надо подумать, — сказал Рыцарь. — Обычно возле меня на время припадка остается одна королева. Настолько она бережет мою честь, что готова сама выслушивать мой бред, лишь бы никто другой не слышал. Едва ли я смогу убедить придворных, чтобы они оставили вас при мне. А они уже идут — ~ слышите, мягкие шаги на лестнице. Ступайте вон в ту дверь, в другие мои покои. Ждите меня там, пока все не кончится, или, если захотите, возвращайтесь и побудьте со мной во время припадка.

Они проскользнули в дверь, которой прежде не заметили. За ней оказался коридор, к их радости, не темный, а ярко освещенный. Заглянув в несколько комнат, наконец обнаружили то, в чем страшно нуждались — воду для мытья и даже зеркало.

— Самовлюбленная, самодовольная скотина, — сказала Джил, утирая лицо, — он даже не предложил нам вымыть руки перед едой.

— Ну что, пойдем посмотрим, как действует заклятье, или останемся здесь? — спросил Юстейс.

— Я за то, чтобы остаться, — ответила Джил. — Не хочу видеть этого, — а все-таки ей было немного любопытно.

— Нет, пойдемте, — сказал Зудень. — Вдруг узнаем что-нибудь полезное, а полезным может оказаться все что угодно. Боюсь, эта королева — колдунья и наш страшный враг. И эти подземцы прикончат нас, как только увидят, — ничего другого и ждать нечего. Нигде еще не пахло такой опасностью, такой ложью, таким колдовством и изменой, как в этих краях. Нужно держать ушки на макушке.

Они вернулись по коридору и тихонько приоткрыли дверь.

— Все в порядке, — сказал Бяка, — подземцев там нет.

И они вошли. Дверь на лестницу была закрыта. Рыцарь сидел в странном серебряном кресле: лодыжки, колени, локти, запястья и туловище — все было опутано веревками. На лбу у него проступил пот, лицо было искажено мукой.

— Входите, друзья мои, — сказал он, глянув на них. — Припадок еще не начался. Но только тихо! Я сказал придворным, что вы уже спите. Вот оно… Начинается… Внимание! Слушайте! Слушайте, пока я — еще я. Когда припадок начнется, я, очень может быть, стану просить и умолять вас, просить и требовать, чтобы вы освободили меня. Так бывает всегда. Я буду заклинать вас всем — и самым дорогим для вас и самым ужасным. Не слушайте меня. Укрепите ваши сердца и заткните уши. Потому что пока я связан, вы в безопасности. Но как только я встану с этого кресла, сначала проявится мое исступление, а потом, — он содрогнулся, — я обернусь ужасным змеем.

— Не бойтесь, я не стану вас освобождать, — сказал Зудень. — У меня нет ни малейшего желания иметь дело с сумасшедшим, тем более со змеем.

— Мы тоже, — подтвердили Юстейс и Джил.

— Все равно, — шепнул им лягва, — ни в чем нельзя быть уверенным. Поостережемся. Мы и так наделали слишком много ошибок. А он будет лукавить — ничего другого и ждать нечего. Мы ведь стоим друг за друга? Тогда давайте договоримся: как бы там ни было, а этих веревок мы не коснемся. Что бы он там ни говорил, ладно? Что бы он ни…

— Само собой, — сказал Юстейс.

— Уж я-то ни за что не поддамся, — сказала Джил.

— Тише! Началось! — прошипел Зудень.

Рыцарь застонал. Лицо его побелело как мел. И то ли из жалости, то ли по какой другой причине, но Джил, глядя на тело, корчащееся в кресле, подумала: «А ведь он, наверное, не такой уж плохой человек».

— Заклятье, заклятье… — стонал Рыцарь, — тяжкая, тугая, холодная, липкая паутина злой магии. Меня похоронили заживо. Меня утащили вниз, под землю, вниз, в темнейшую тьму… Сколько лет я здесь… десять или тысячу… в этой яме? Вокруг могильные черви. О, смилуйтесь! Дайте, дайте мне вернуться. Дайте мне почувствовать ветер и увидеть небо… Там есть такое озерцо. Посмотришь в него, а в нем деревья растут вниз головой, такие зеленые, а глубже, глубже — под ними — синее небо.

Голос его звучал глухо; но вот Рыцарь глянул на наших героев и произнес громко и ясно:

— Ну же, скорее! Теперь я очнулся. Каждую ночь я прихожу в себя. Мне бы только выбраться из этого колдовского кресла, и я стану таким, каков я есть. Я снова стану человеком. Каждую ночь они связывают меня, и всякий раз мне не везет. Но вы же не враги мои. И я не ваш пленник. Скорее! Разрежьте эти веревки.

— Ни с места! — напомнил лягва.

— Умоляю, выслушайте меня, — Рыцарь старался говорить спокойнее, — Наверное, вам сказали, что я убью вас и превращусь в змея, как только окажусь на свободе. Вижу по вашим лицам, так оно и было. Они врут. Именно сейчас я в полной памяти и здравом уме, а во всякое другое время я заклят. Вы ведь не подземцы, вы не колдуны. Почему же вы на их стороне? Будьте милосердны, освободите меня.

— Не поддаваться! Не поддаваться! Не поддаваться! — твердили они друг другу.

— Или у вас вместо сердца камень? — воскликнул Рыцарь, — Поверьте, перед вами несчастный, который перенес больше страданий, чем возможно смертному. Чем же я так обидел вас, что вы, заодно с моими врагами, длите мои муки? Время уходит. Сейчас вы еще можете спасти меня, но минет час, и я вновь стану безумцем… игрушкой, домашней собачкой… нет, заложником и орудием самой ужасной из ведьм, когда-либо злоумышлявших на белый свет. Ведь этой ночью — впервые — здесь ее нет! Такая удача никогда не повторится.

— Ужасно, — воскликнула Джил. — Хотела бы я быть отсюда подальше, пока все это не кончится.

— Держись! — подбодрил ее Зудень.

А между тем узник уже сорвался на крик:

— Отпустите меня, говорю я! Дайте мне меч! Мой меч и свободу, и я отомщу подземцам так, что весь мир будет помнить об этом тысячу лет!

— Он впадает в неистовство, — заметил Бяка. — Надеюсь, веревки выдержат.

— Да уж, — подтвердил мокроступ, — силы его удвоились и, боюсь, он может вырваться. А я не очень-то владею мечом. Он уложит нас двоих — ничего другого и ждать нечего, а Поул придется одной иметь дело со змеем.

Связанный так напрягся, что путы глубоко врезались в его запястья и лодыжки.

— Ну, берегитесь! — кричал он. — Смотрите у меня! Однажды я уже разорвал их. Тогда здесь была ведьма. А сегодня ее нет, и вам никто не поможет. Освободите меня, и я — ваш друг. А коль нет — я вам смертный враг.

— Лукавит, пожалуй? — сказал Зудень.

— Раз и навсегда, — вскричал узник, — заклинаю вас, освободите меня. Заклинаю всем, чего вы страшитесь, и всем, что вы любите, яркими небесами и всем миром, и Великим Львом, — во имя Эслана умоляю вас…

— Что?! — все трое были ошеломлены.

— Это же знамение! — воскликнул Зудень.

— Да, это слова знамения, — голос Бяки прозвучал менее уверенно. А Джил спросила: