Gedzerath - Рождение легиона

– «Посмотрим» – пробормотал пегас, устало потирая виски – «Слушай, я смотрю, короткий отдых тебя немного взбодрил? Может, поможешь кентуриону Желли опросить пленных? Я слышал, он пытался что-то узнать у того молодчика, что ты ранила во время ночного нападения, так может, ты ему чем-нибудь поможешь? Твой муж говорил, что ты знаешь старогрифонский…».

– «Врет и не краснеет!» – заявила я, вопреки своим словам, краснея сама от нахлынувших воспоминаний о той веселой ночи, первой встречи с Гриндофтом, бывшим тогда лишь послом от своей марки, и о последующем пробуждении [185] Скраппи вспоминает события, описываемые в XIV главе «Стальных крыльев». – «В общем, это была случайность, вот! Но я посмотрю, конечно, вдруг и сумею чем-нибудь подсобить…».

– «Примипил, что вы делаете?» – напряженно спросил меня легионер, охранявший палатку с пленными. Большинство из грифонов было ранено, причем довольно серьезно, но кажется, этот молодой птицелев, определенно шел на поправку.

По крайней мере, до того, как к нему не заявилась я.

– «О, все в порядке. Я просто помогаю ему вспомнить».

Кентурион Фрут Желли в палатке отсутствовал – как мне доложили, он лично собрался проследить, чтобы пленных понадежнее заперли в практически не пострадавших от огня и обрушений подвалах замка. Из тесных каменных мешков и просторных клетей на десяток пони выход был только в тюремных коридор, что вкупе с отсутствием окон, позволяло охранять всю попавшую к нам в лапы ораву силами одной контубернии, но ответственный единорог, за глаза произведенный мной в только что придуманный ранг фрументария, [186] Фрументарий (лат. Frumentarii ) – изначально армейские снабженцы, превратившиеся в императорских наушников и шпионов, позже, уступив эту роль agens in rebus. решил лично проверить, чтобы никто из пленных не смог сделать крылья, ведь от этого, без всяких скидок, могло зависеть будущее всего этого похода.

Нет, он явно шел на поправку – тщательно выбритая шкура на груди и боку молодого грифона была прикрыта тугой повязкой, испачканной в темно-фиолетовом антисептике, который, как я уже узнала за два года пребывания в больнице и госпиталях, был местным аналогом бриллиантового зеленого [187] Синтетический краситель–антисептик. В просторечии – «зеленка». , и лишь толстая цепь, крепившаяся к раме складной походной койки да скрученные крылья говорили о том, что данный пациент находится в этом месте не совсем по своей воле.

– «Ты слышишь меня?».

«Черт, ну до чего же глупое начало допроса! И откуда мне вообще знать, как его вести?» – усевшись перед койкой равнодушно поглядевшего на меня грифона, я тупо уставилась на молодое, пернатое создание, словно ожидая, когда же ему надоест играть в молчанку. Увы, попытка изобразить строгий взгляд сотрудника гестапо не удалось.

– «Не хочешь, значит, говорить. Это плохо…» – вздохнув, я уставилась на пламя, мечущееся в жаровне, и чувствуя подступающую усталость, вновь протянула копыто за порошком. Мешочек был последним, и я понимала, что вскоре, мне нужно будет прилечь и в идеале, проспать так долго, как это только возможно, но каждый взгляд, брошенный мной сквозь приоткрытый полог, через широкую щель в котором в палатку уже проникала осенняя хмарь и северный холод, как моим глазам тотчас же представали вереницы раненных, ютившиеся в переполненных палатках или дрожащих на холодном вечернем ветру в ожидании своей очереди. Как я могла спать, когда кто-то из тех, с кем я билась на этом проклятом поле, будет трястись от холода и боли? Тряхнув головой, я зажмурилась – и высыпала в рот порошок, отправив опустевший мешочек в жаровню.

Увы, долгожданного ощущения бодрости все не наступало, и сидя перед койкой, я все так же тупо таращилась на грифона, разглядывавшего полог палатки. Его глаза, блестя в сгущающейся полутьме, мерно двигались то вверх, то вниз, следя за струйками дыма, поднимающегося к потолку и медленно тянущегося к выходу. Глядя на серые пряди, я ощутила, как от усталости у меня начинает кружиться голова.. Что мне нужно было сказать? Что я могла ему предложить? Свободу? Это было не в моей власти, и даже отпусти я его, проблемы, которые я получила бы на свою голову, перевешивали ту пользу, которую я могла бы получить из информации от пленного. Да и стала бы я говорить с кем-то, кто едва не отправил меня на небесные луга, служащие в этом мире эдаким аналогом посмертия?

«Пожалуй, что стала бы» – склонившись над безучастно глядевшим в потолок пернатым юнцом, я внимательно разглядывала его острый, еще не потрескавшихся клюв; аккуратные дырочки ноздрей, обдававшие мою морду холодком частого дыхания; белые перья шеи с неаккуратными прорехами на месте вырванных или выпавших перьев с цветными кончиками, обозначающих принадлежность к какому-то клану или роду, а может даже, и неизвестной мне организации – «Я бы стала. С тем, кто меня уложил бы практически в гроб? Да, точно бы стала. Ведь он держал бы в своих лапах мою жизнь, но оставил в живых… А ведь этот юнец меня боится, несмотря на демонстрируемые безразличие и стойкость. Может, попробовать по-хорошему? Давай, Скрапс, чего мы теряем?».

– «Не бойся меня» – грифон вздрогнул, выдавая себя, когда мое копыто дотронулось до его плеча – «Почему ты не хочешь со мной поговорить? В конце концов, это ты напал на меня тогда, возле костра… И до того, в лесной чаще. Разве я заслужила участи быть твоей рабыней, или твоим обедом?».

«Нет, пожалуй, так не пойдет» – отвернувшись, грифон крепко стиснул клюв, едва слышно скрежетнув костью о кость, порождая забавный, полый звук – «Похоже, он уже спорит со мной, доказывая мою неправоту, но лишь мысленно. Почему? Он боится, что это меня рассердит, или хочет продемонстрировать несгибаемую волю? Неужели он думает, что у меня нет средств развязать ему язык? Неужели он не понимает, какой ад находится совсем близко – буквально на расстоянии нерва?».

За стенами палатки по-осеннему быстро вечерело. Затихали шлепки копыт, стоны раненных и звон магии без устали работавших единорогов становился все слышнее, но в то же время, гораздо реже – похоже, что первый вал пострадавших в этом бою иссяк, и измученные врачи и их помощники смогли, наконец, выкроить для себя немного отдыха.

«Сейчас они начнут есть сладкое» – мысленно облизнулась я, ощутив, как молчавший доселе живот начал намекать на свое присутствие ноющим чувством нарастающего голода – «Магия требует большого расхода энергии, и после длительного использования внутренних сил, единороги обязательно наедаются сладким, восстанавливая пониженный уровень глюкозы в крови. Может, это как-то связано с митохондриями, играющими в наших клетках роль крошечных энергостанций? Надо бы спросить об этом Твайлайт – она, кстати, обожает в таких случаях закидываться сладким, до тошноты, чаем, а у ее ручного драконе всегда наготове сладкие печенюшечки или мороженое. Забавно, наверное, ощущать себя сладкоежкой поневоле, хотя, в отличие от, например, тех же диабетиков, они могут обходиться и без этих неприятных последствий – ведь всего-то и нужно, что просто прекратить колдовать…».