Павел Буркин - Сила Мира

— Тогда последняя надежда Мирфэйна погибнет. Ты это хотел сказать?

— Да. И мы не можем помочь им магией… Молись, Палач, своему богу, мы с Нек помолимся своим — авось поможет. А можешь расслабиться и напиться, или какую-нибудь из новоиспеченных вдов порадовать. Все равно от нас больше ничего не зависит…

— Может, прорваться к ним?

— Сдурел? В поле армия тоже обречена, если мы сдуру рванем к ним, потеряем село. Лучше собери своих и отбрось Тварей за реку, выкури из захваченных домов. Я попробую то же сделать у ворот…

Мы расстаемся, бежим к бойцам. Крейтон тащит за руку молодку. Одну мы вытащили, а сколько еще таких в Ритхэасе? А в Васте? А по всему Ствангару?

Раздумывать некогда. Мечи и копья работают без устали, медленно, но верно очищая дома, сады, улицы… Уже попрощавшись с жизнью, мы идем вперед — и в то же время знаем: за нашу победу расплачиваются кровью нежданные спасители. Все, кроме любви Амме, отдал бы, чтобы узнать, как у них дела…

Уставшие после перехода полки перестраиваются медленно и тяжело. Подстегивает весть, пронесшаяся по полкам со скоростью степного пожара: поблизости огромная орда Тварей Ночи, промедление — смерть. Но не так просто развернуть и двинуть по заснеженному проселку колонну миль в пять длиной.

Поначалу везет. Передовое охранение вовремя нащупало скопление Тварей Ночи — и пошла потеха, то есть яростная резня в заснеженном лесу. Несколько раз круто пикируют драконы, выплевывая полыхающую гадость, но заснеженные деревья не так просто поддаются даже драконьему огню, в хитросплетении веток нелегко добраться до пехоты. Если кого-то охватывает пламя, он бросается в снег, и огонь уступает, лишь изредка успевая добраться до тела.

Хуже другое: лес мешает добраться до войск крупным тварям, но не дает выстроить неприступную стену щитов и копий ствангарцам, да и артиллерии негде разгуляться. Зато мелкие тварюшки, которыми кишит старый лес, бросаются с деревьев, из оврагов, из снега, кидаются под ноги, норовя вцепиться повыше сапог ядовитыми или просто очень острыми челюстями. Солдат Ствангара школили на совесть, но для боя с людской армией. И хотя за лето полки многому научились, потерь избежать не удается. Падают солдаты с перегрызенными сухожилиями, гибнут, когда острые клыки вонзались в шеи, оступаются — и их тут же облепляют мелкие чудовища. Сбить их успевают не всегда…

Но все осталось позади и теперь кажется досадными неприятностями. Как только армия выбралась на заснеженные ритхэасские поля, начался ад.

Драконы гордо реют над построенными в каре полками, норовя спикировать в самый неподходящий момент, перевернуть пушку, вырвать из строя солдат, расчищая дорогу наземным соратникам. Летящие ядра порой мешают, но попаданий не было ни одного. Да и не все пушки могут стрелять в небо: натиск такой, что без поддержки пушек полки не продержатся и часа. С места, где оставили Аэллу, видно, как твари сами лезут на копья, открывая дорогу следующим шеренгам кошмарного войска, как, даже насквозь проткнутые, стремятся добраться до своих мучителей, и это нет-нет, да удается. Как шустрая мелочь норовит проскользнуть между ног и наброситься со спины, а над головами вьются мелкие летучие бестии, стараясь наброситься сверху. Пушки пробивают в туче брешь, но она быстро затягивается. Все-таки, понимает Аэлла, Лайтери оказался прав: «совам» лес был не помехой, а щебенка, вылетающая из стволов пушек, в лесу не нанесла бы Тварям Ночи такого урона.

Но чем дальше, тем труднее наступать. Чудовища подползают отовсюду — в том числе со стороны села, над которым поднимается дым. Бой уже идет внутри Ритхэаса: из разрушенных ворот валом валят Твари, устремляясь к ствангарскому каре.

— По крайней мере, селянам мы дали отсрочку, — слышит Аэ ворчание обозника. Лайтери явно догадался, что она не простая селянка, но времени удовлетворить любопытство нет. Коротко расспросив танцовщицу о положении в селе, коннетабль приказал отправить ее в обоз. Аэлла не в обиде: в бою от нее все равно мало толку, а в полевом лазарете, где находятся раненые, может сгодиться. Неккара ее многому научила, кроме, разве что, лечебной магии. — А вот себе — ох как жизнь усложнили! Тпру, не балуй! — прикрикивает он на запряженных повозку с ранеными лошадей. Бедные животные, видя вьющуюся над головой крылатую смерть, готовы понести, не разбирая дороги, давя своих и рассыпая строй. — Тут и скотине понятно, плохо дело…

На первый взгляд так не кажется. Правда, наступление все-таки захлебнулось, но ствангарский строй стоит несокрушимо, подобно утесу, в который бьет прибой. Каждый боец знает свое место и делает дело, зная, что пока сосед жив, сбоку враг не ударит. Твари Ночи, разрубленные мечами, пронзенные стрелами и копьями, разорванные на куски щебенкой и ядрами, падают и падают в кровавое месиво, в которое превратился снег. Иногда валятся и ствангарцы, но ощетинившееся копьями каре идет вперед, медленно, но верно прорубая в рядах Тварей кровавую просеку. Ничего не смогли поделать и нанесшие селянам такие потери «рогоносцы» — их, уже приготовившихся метать стрелы, выкосило пушечным огнем в упор. Теперь они не собираются большими стаями — по двое-трое мечутся в поле, давя копытами мелочь и раненых тварей, и, выбрав удобный момент, стреляют. Увы, весьма и весьма метко…

И все-таки настает миг, когда даже Аэ осознает, что дело плохо. Как ни силен был порыв армии, как ни несокрушимо каре, а продвигаются ствангарцы медленно — слишком медленно, и чем дальше, тем медленнее. Ствангарцы гибнут, запасы стрел и пороха тают, а Твари Ночи лезут и лезут, валом валят изо всех окрестных лесов и перелесков.

…В первый миг ни Аэлла, но, тем более, латники не понимают, что произошло. Еще недавно рвавшиеся на копья Твари Ночи откатываются назад, будто повинуясь беззвучному сигналу. Бесконечные толпы монстров расступаются, на поле боя появляется нечто новое. У ствангарцев вырываются изумленные и встревоженные возгласы. «Есть, чего бояться» — думает Аэлла, глядя на приближающийся кошмар.

Медленно и величественно двигается громада, закованная в чудовищный шипастый панцырь. Несколько таких шипов отбивают пушечные ядра, ударившие в броню, раскаленные каменные глыбы лишь бессильно отскакивают от панцыря, раскалываются и рикошетят острыми, как бритва, осколками. Сама же тварь, попав под обстрел, только рассердилась. Гнусаво взревев, зверюга медленно разворачивается, затем двигается наперерез каре. Кошмарные не то рога, не то клыки, не то бивни (на каждый из них Аэллу можно надеть, как ципленка на вертел) грозно покачиваются на высоте трех копий. Короткие, похожие на колонны лапищи переступают, давя не успевших убраться с дороги «соратников», которые, в свою очередь, безжалостно плющат еще более мелких. Ядро раскалывается об огромную голову, тварь коротко взрыкивает и ускоряет ход.