Павел Буркин - Сила Мира

Магическое пламя не обжигает, мне, скорее, холодно. За временную неуязвимость для заклятий (если за дело не возьмется один из Богов) приходится дорого платить: магия высасывает тепло не только из воздуха внутри огненного купола, из земли под ногами, но и из меня самого. Причем очень быстро: продержу огненный щит на миг дольше положенного — обращусь в глыбу льда, а сверху рухнет оплавленный, раскаленный добела камень. Но толку от тепла будет чуть.

Я иду сквозь гранит, как раскаленный нож сквозь масло. По огненному куполу течет расплавленный камень, оставляет за спиной огненные лужицы и ручейки. Над головой, конечно, образуется новый свод из спекшейся породы, прочнее людских крепей. Уничтожил чужой коридор, так собственный проплавлю.

А там, наверху, уже учуяли. Загонщики суетятся, но понимают, что сейчас я неуязвим. Приводят в полную готовность всю систему заклятий, лавину, которая должна сорваться на мою голову по первому сигналу. Намешано столько всего, что сразу и не обнаружишь в месиве чар самое главное. То, что предназначены для уничтожения отступника, а не для отвода глаз и прикрытия.

Все, я на свободе. Последняя глыба тает, как брошенная в кипяток ледышка. Щит можно убрать, да и пора уже — еще пара секунд, и будет поздно. Конечно, на меня обрушится все, что заготовили Мелх и компания. Но я смогу умереть в бою, а не медленно издыхать в каменном плену.

Повинуясь коротенькому заклятию, щит истаивает. Миг — и те, кто наверху, наносят удар, выкладываясь без остатка. Уважают, гады… И, сказать по правде, я не угадал, какое заклятие Мелх сделает главным, подчинит ему все остальные. Ну, да если б смог, Высшим Палачом был бы я, а не Мелх.

Заклятие, почитающееся в арсенале жрецов Лиангхара наивысшим. Оно не пробивает защиту вражеских магов. Оно ее просто не замечает: от этих чар защиты не существует в принципе. Противник не просто расстается с жизнью, о нет — он приносится в жертву Владыке, даже не он сам, а его душа. Жертвоприношение невозможно остановить, оно совершается на любом расстоянии и без помощи привычных атрибутов (жертвенного алтаря, ножей, колдовского пламени и всего такого). Совершает его сам Лиангхар, получающий возможность утащить душу врага в свой Мир.

«Будь ты проклят, мразь!» — успеваю подумать я, вбрасывая оставшуюся Силу во встречный удар. Знаю, что он не достигнет цели — максимум спалит живьем парочку Старших Убийц, да и то, если успеет проломить первые щиты. Но большего не смог бы и сам Мелх, а без боя я не сдаюсь никогда и никому.

Потом я перестаю быть.

А я, оказывается, и не знал, что такое холод. Холодно телу — это холод? Что же такое, если холодно даже бесплотной душе?

Здесь царит именно такой Холод. Мне неимоверно повезло, что я попал сюда не во плоти: без мощных защитных заклятий человеческое тело обратится в лед за несколько мгновений. Не поможет никакая шуба. Живому пришлось бы выдирать сапоги из мерзкой, слабо светящейся синей слизи, магического воплощения абсолютного холода и абсолютного распада. Во-первых, штука эта очень холодная (способная заморозить, наверное, даже огонь; впрочем, гореть тут нечему), а во-вторых, это сильнейший из известных мне ядов и растворителей, способный, пусть не сразу, уничтожить даже магию. Светящейся слизи и ее холоду способно противостоять только железо (да и то не вечно) и, как показали недавние события, очень сильная исминианская магия. Жрица, разрушившая планы Хитты, не обратилась в ледышку на третьем вздохе, а потом не растворилась лишь потому, что ее защищала вся мощь Храма, помноженная на ее Дар и жажду мести за любимого. Но едва ли пребывание в этом замечательном Мире прошло безнаказанно. Наверняка оно еще аукнется, когда жрица разменяет шестой десяток. Или отзовется на детях.

Мне проще. Дух (а лишившаяся тела душа — тот же дух, хоть и не самый сильный) видит мир иначе, чем глаза живого. Он не улавливает запахов и звуков, зато способен видеть лучше любого живого существа. Правда, несколько по-иному. Я увидел в этом бедном на краски Мире то, о чем, наверное, и не догадывалась та смелая жрица. Тут все магические токи становятся если не зримыми, то осязаемыми. А твердые, казалось бы, предметы становятся полупрозрачными, через запросто можно пройти…

Иду дальше, осматриваюсь. Все, что мне остается, да и то ненадолго — меня ведь принесли в жертву. В целом, конечно, картина малоприятная.

Дальше синяя слизь густеет так, что прошли бы и сапоги, лишь печатая следы. Потом слизь твердеет, растрескавшейся синей коркой покрыв все вокруг. Кое-где из засохшей мертвой слизи торчат ржавые железные деревья, похожие на обильно растущий в Аркоте бамбук. Попадаются «полыньи», иные не больше обычной лужи, иные — простирающиеся, насколько хватает глаз. Под коркой ссохшейся, утратившей способность светиться слизи, над которой я парю, находятся настоящие «моря», источающие лютый холод и смерть. Так можно идти бесконечно, потому что здесь нет ничего, кроме живой слизи, багрового в черных разводах неба и огромной железной травы (или, все-таки, деревьев?)…

В общем, простой человек, попади он сюда и (допустим такое чудо) сумей выжить больше нескольких мгновений, решил бы, что это место похоже на преисподнюю. О, глупый человечишко! Это преисподняя похожа на мир Владыки!

Впрочем, он только кажется необитаемым. Я, адепт магии Лиангхара высокой степени посвящения, чувствую, что мирок, отрезанный от Мирфэйна магическим барьером, просто переполнен магией моего Владыки. Будь я тут во плоти, любое мое заклятие обретало бы колоссальную мощь, а чары магов других систем, если и не гасли, были бы почти неощутимы. Теперь я знаю, что нам, верным слугам Владыки, перепадают лишь жалкие крохи Его мощи, просочившиеся через созданный Богами барьер. Здесь может совершиться лишь то, на что будет Его воля.

Интересно, почему Он не полакомился моей душой? Ведь ее принесли Ему в жертву! Значит, я еще нужен Ему. Нужен… Вот только зачем?

И я устремляюсь к самому сердцу разлитой Силы, повинуясь незримому для человеческих глаз магическому ветру.

А потом почти все багровое в черных разводах небо заслоняет Тьма. Живые глаза ничего бы не увидели, кроме, может быть, неясной тени. А я вижу Владыку во всей красе — так, как видели его авторы самых старых канонических изображений в Великом Храме. То есть как колоссального черного паука о десяти длинных мохнатых лапах. Чудовищные жвала, непробиваемая даже для пушек броня на спине и брюхе, делающая его одновременно похожим на гигантскую черепаху, жало с капающим с него черным ядом (от него тает даже ссохшаяся коростой слизь — то есть, таяла бы, будь Он во плоти). Но он бесплотен, так же, как я.