Аркадий Застырец - Кровь и свет Галагара

Но лишь наутро, когда солнце стало пригревать и зазвенели серебряные бубенцы и с дозволения царевны в опочивальню вошли проворные служанки с яствами на подносах и поздравлениями на устах, — царевич признался себе, что тьма его не оставила и, верно, оставит нескоро. Обманул талисман, рассыпалась прахом надежда.

— Что ты мрачен сегодня, отчего повесил голову, мой всадник и повелитель? — Молвила царевна, с ласками прижимаясь к нему. — Или ждал ты иного, и пришлась я тебе не по вкусу?

Ничего не ответил царевич, молча встал и потребовал одеваться. не видны ему были слезы в глазах прекрасной Шан Цот. И думать о ней он забыл, когда, призвав своих верных спутников, опустился в широкое кресло во главе щедро накрытого стола и закрыл лицо себе всеми руками.

— Полно, благородный царевич, — увещевал его Кин Лакк. — Жизнь воина всегда состоит из побед и поражений. Но пока я с тобой, горечь последних не часто будет тебя отравлять. Пользуйся моими острыми глазами, как будто они принадлежат тебе и не предавайся бесплодному унынию.

— И то правда, — сказал смущенный, но не поддающийся отчаянию Нодаль. — Прислушайся, царевич, к мудрому слову наставника. И знай, что мы не теряли времени даром даже за свадебным угощением — полночи вели беседу с комендантом Дац Даром и поведали ему о наших сокровенных желаниях. Он согласился быть на твоей стороне и нынче же призвать под стены Эсбы отряды лучников и косарей из Миргальской чащобы.

— Я рад, — негромко заговорил царевич и отнял от лица ладони. — И все же горькая чаша несбывшейся надежды отрезвила меня. Вспомним слова, произнесенные наставником прежде, в ту ночь, когда нас посетила чудесная сужица. Он говорил о том, что отказываться от содействия дружественных сил противно полководческой мудрости. Он был прав, и мы не станем этого делать.

— Что же ты решил, благородный царевич?

— Собрав миргальские отряды под своим началом, соединиться, как ты и советовал, учитель, с войском великого царя, чтобы идти к победе, следуя его указаниям.

— Но как мы достигнем этой цели?

— С твоей помощью, отважный Нодаль! Ты немедленно отправишься в цлиянское войско и поведаешь обо всем Белобровому Син Уру. А мы останемся здесь — дожидаться тебя и тех повелений, что передаст с тобою Великий царь, непобедимый полководец и мой отец.

— Я готов, о царевич, свершить этот трудный поход. Я помчусь на своем гаварде как стрела, перелечу через горы Шо как птица. И мне неведома такая сила, что могла бы меня остановить.

— Все же будь осторожен, — сказал Кин Лакк, — опасайся в пути не открытых ударов, а мудреных зловредных козней. И не забывай о нашей клятве в Бирцидовом саду.

— Поверь, наставник, это излишнее напоминание. Слово мое неотступно как смерть, — гордо вымолвил Нодаль и поднял хмельную чашу, выпрямившись во весь рост, а было в нем, если ты помнишь, полтора керпита от макушки до пят.

— Вот тебе перстень, его узнает любой цлиянин и обязательно тебе поможет. И великий Син Ур, взглянув на него, сразу поймет, что ты — мой посланец, а значит — окажет тебе подобающий прием.

Ур Фта снял перстень с левой нижней руки и протянул Нодалю. Но перстень не налезал ни на один из дюжины богатырских пальцев, и витязь обещал подумать, как лучше его сохранить в дороге. Ничего лучше он не придумал, как нацепить перстень на мизинец правой ноги. Пришелся как раз впору. «Не вполне учтиво, зато надежно!» — утешил себя Нодаль.

Недолгими были сборы. И когда у ворот крепости витязь с посохом, не тратя лишних слов, вскочил в седло, — царевич, услыхавший свист его плетки и рычание гаварда, крикнул вслед:

— Да будет дорога твоя таруаном!

Увы, но благому его пожеланию не суждено было сбыться.

Накануне вечером было на Буйном лугу под Фатаром. Горесть и уныние охватили стан крианского войска. И вот почему. С рассвета и до заката продолжались единоборства перед строем. Всего лишь троих юных витязей выставляли одного за другим цлияне. То были Бер Сан Остроглазый, Тан Заф Беспощадный и Тоб Мон Гора. И эти трое обрекли на позор или плен две дюжины и двоих богатырей, безуспешно пытавшихся защитить достоинство Кри. А в довершение трое криан по своей же вине избежали позора под сенью смерти. Среди погибших оказался ближайший друг и советник миргальского Гоц Фура по имени Лац Нор. Уединившись в своем шатре и прижав к горячему лбу амулет неотомщенного по смерти друга, корлоганский наместник в скорби и ярости проливал обильные слезы. И когда в шатер проскользнул незнакомый ему воин в длиннополом утане миргальского лучника, Гоц Фур не пытался скрыть своих слез — в Галагаре, да будет тебе ведомо, их не стыдятся. Он лишь поднял на незнакомца затуманенный взор и с трудом разглядел резкие черты его худощавого смуглого лица с глазами голодного порска и длинными тонкими усами, оттенявшими гладкий подбородок, раздвоенный глубокою складкой. И зло прикрикнул:

— Кто позволил тебе войти в мой шатер?

— Тот, кто мне позволяет беспрепятственно проходить везде и всюду, была бы на то его мудрая воля. Могущественный дварт Ра Он, коему служу я верой и правдой.

— И что же нужно теперь от меня — тебе или твоему господину?

— Мой господин, сочувствуя твоему горю, повелел, чтобы я, чем смогу, заменил тебе Лац Нора, павшего геройской смертью.

— По силам ли будет тебе, незнакомец, служить враз двум господам? И не много ли ты берешь на себя, смея предполагать, что способен хоть в чем-то равняться с незаменимым Лац Нором?

— Ты сказал, и да будет, как хочешь. Но выслушай прежде печальную весть, что принес я тебе по веленью Ра Она.

Пришелец поклонился, не опуская глаз, и синеватая искра, сверкнувшая в них, была настолько чужда всему его облику, что Гоц Фуру почудилась в ней сторонняя несгибаемая сила.

— Говори, нежеланный вестник. Уж лучше знать правду теперь, когда моя скорбь такова, что немногое в Галагаре может сделать ее глубже и горше.

— Воистину, наступил ледяной день в твоей жизни. Ты думаешь, что ныне потерял только советника и друга, а в действительности — враг отнял у тебя еще и возлюбленную.

— Что приключилось с моей дивноокой Шан Цот? Неужели и ей пришла пора плыть в тесном клузе в Бездвижный Пустой Океан?

— Нет, господин. То, что с ней приключилось, быть может, гораздо хуже, но лишь для тебя, а для нее — отрадно и сладко. Нынче ночью она сплетет любовные клидли и подарит свою невинность наследнику цлиянского престола, царевичу Ур Фте.

Гоц Фур вскочил, раздувая ноздри, и схватился за меч.

— Так ли я понял тебя, вестник несчастья? Царевна отдалась другому по доброй воле?

— Без всякого принуждения — и прежде позволив свершить над собою положенный обряд.